Перчатка для смуглой леди

— Как раз перед тем, как он прославился, примерно шесть лет назад. Он уволился с одной работы и, прежде чем впрячься в другую, прошелся по театральным агентам. Поход завершился главной ролью в «Подвальной лестнице». Такова театральная жизнь.

— Да, конечно.

— Я могу идти? — спросил Перегрин после наступившей паузы.

— Я хочу попросить вас еще об одном одолжении. Я знаю, у вас полно своих забот, изменения в составе, проблемы с труппой, но, если у вас выдастся свободный часок, не могли бы вы сесть и подробно описать ваши встречи с мистером Кондукисом и приключения прошлой ночью. Подробно. Возможно, вы вспомните какие-нибудь детали, на которые раньше, в суматохе и волнении, не обратили внимания.

— Вы и вправду думаете, что Кондукис как-то замешан в событиях прошлой ночи?

— Понятия не имею. Но о нем все время упоминают. Прежде чем сбросить его со счетов, следует убедиться в его непричастности. Вы напишете?

— Должен сказать, что ваша просьба мне отвратительна.

— А труп Джоббинса вам не отвратителен? — спросил Аллейн.

— Как бы ни разворачивались события прошлой ночью, — расстроенно произнес Перегрин, — и кто бы ни перевернул бронзового дельфина, я не верю, что это было преднамеренное хладнокровное убийство. Я думаю, увидев, что Джоббинс погнался за ним, похититель перевернул постамент в отчаянной попытке задержать преследователя. Так я думаю и хочу заявить, что не стану участвовать в его поимке, кто бы он ни был, Тревор или кто другой.

— Отлично. А если это не Тревор, тогда что вы будете думать? Найдется ли место мальчику между вашим отвращением и сочувствием к маленькому человеку? Как могло случиться, что мальчика сбросили с бельэтажа? И поверьте мне, его сбросили. Он чудом остался жив, после того как его кокнули о ряды кресел, как яйцо. Да, — продолжал Аллейн, наблюдая за Перегрином, — сравнение в дурном вкусе. Но убийство — это всегда преступление в дурном вкусе. Вы в этом сами убедились. — Он помолчал немного и добавил: — Я перегнул палку, извините.

— Не нужно быть столь прямолинейным, — сказал Перегрин. — Это тошнотворно.

— Ладно, подите суньте два пальца в рот. А если передумаете, сядьте и напишите все, что вы, черт возьми, можете вспомнить о Кондукисе и обо всем остальном. А теперь можете идти, если вам так хочется. Проваливайте отсюда.

— Напоминаю вам, вы гоните меня из моего собственного кабинета. Почему я должен торчать на лестнице?

Аллейн рассмеялся.

— Вы меня уели, — сказал он. — Впрочем, уверяю вас, лучше торчать на лестнице, чем в приемной Скотленд-ярда. Ну да ладно, у меня к вам еще одно дельце. Что вы можете рассказать, если, конечно, ваш желудок снова не возмутится, о других членах труппы? — Аллейн предостерегающе поднял руку. — Я знаю, они вам не посторонние люди, но я не прошу вас доносить на них. Имейте в виду, Джей, в преступлении подозревается член вашей гильдии, вашей масонской ложи, если можно так выразиться, и вам не избежать толков и слухов. За исключением вас, мисс Данн и мисс Мед, чье алиби представляется вполне удовлетворительным, и, возможно, Гарри Гроува, среди вашей труппы нет ни одного человека, включая Уинтера Мориса и Джереми Джонса, кто совершенно не мог бы убить Джоббинса и напасть на мальчика.

— Не понимаю, почему вы так решили. Их всех, кроме Тревора, видели, когда они уходили. Я видел их. Двери были заперты на задвижки и решетки.

— Служебный вход был заперт, но не на задвижку и решетку. Хокинс открыл его собственным ключом. Маленькая дверь в главном входе была не заперта, когда уходила мисс Брейси, и оставалась таковой, пока не ушли Морис и Найт. Они слышали, как Джоббинс опускал решетку.

— Значит, они тут ни при чем.

— Послушайте, — сказал Аллейн. — Попробуйте представить себе, как все было. Джоббинс еще жив. Кто-то стучит в маленькую дверь главного входа. Джоббинс спускается. Знакомый голос просит открыть — какой-нибудь актер забыл деньги в гримерной или что-нибудь в этом роде. Джоббинс впускает его. Посетитель идет за сцену, говоря, что выйдет через служебный вход. Джоббинс возвращается на пост. В полночь он, как обычно, звонит с докладом, и вот тут-то все и происходит.

— Как вы узнали?

— Господи помилуй, дорогой мой, для знаменитого драматурга у вас странное представление о логике. Я ничего не знаю. Я лишь показал вам, насколько несостоятельны ваши рассуждения о запертых дверях. А возможно, все случилось иначе и намного проще. Пока можно только гадать. Но дело не в этом, я хочу донести до вас одну простую мысль: если вы замкнетесь и не пророните ни слова о членах вашей труппы, вы, наверное, поступите очень порядочно и благородно и, вероятно, спасете от расправы зарвавшегося убийцу, но вы не поможете снять подозрения с остальных шестерых. Семерых, включая Кондукиса.

Перегрин погрузился в раздумья.