Перчатка немецкого рыцаря

Арина подумала, что Лебединский хочет заманить ее в мастерскую, чтобы уговорить купить какую-нибудь свою работу, да еще без Оксаниной наценки. Ну что ж, если он действительно ей чем-нибудь поможет, можно его таким образом отблагодарить…

– Пойдемте, – согласилась она. – Я как раз сейчас совершенно свободна.

Лебединский быстро взглянул на нее, и Арине показалось, что она прочла в этом взгляде все, что он думает о богатых досужих дамочках, у которых всех дел – пробежаться по магазинам да салонам красоты и поболтать с другими такими же.

Она не стала его разубеждать.

Пускай остается при своем мнении, хоть он ей нравился. Держится с достоинством, не суетится, вроде как и все равно ему, купит она у него что-то или не купит.

Мастерская Лебединского оказалась и правда совсем близко, всего в двух кварталах от галереи.

Из большого окна открывался вид на канал Грибоедова и храм Спаса на Крови. По стенам стояли высоченные книжные шкафы с художественными альбомами и старинными книгами, между ними висели гравюры и фотографии.

Одна из этих фотографий привлекла внимание Арины.

На ней четверо мужчин в камуфляжной форме стояли возле большого черного вертолета. Совсем молодые, они улыбались в объектив. Один из них показался ей знакомым.

– Да, это я, – проговорил Лебединский, перехватив ее взгляд. – Восемьдесят пятый год, Кандагар…

Арина внимательно, новым взглядом посмотрела на Лебединского. Афганское прошлое отбросило на него кровавый, огненный отсвет. Он не был тем сугубо мирным человеком, каким казался на первый взгляд. Кроме того, она поняла, что он моложе, чем выглядел. Видимо, его старила окладистая борода.

Он словно прочитал ее мысли.

– Бороду мне пришлось отрастить, чтобы закрыть шрам.

– Шрамы только украшают мужчин. – Арина сказала это без улыбки, чтобы он не подумал, что она с ним заигрывает.

– Вы так говорите, потому что не видели этот шрам. Честное слово – он меня не украшает.

– Все равно, вам повезло. Моему мужу взрывом оторвало руку. Правую руку.

– Вот как? – Лебединский прищурился, взглянул внимательнее. – Там же, в Афгане?

– Да, там.

– Ну, тогда вы видели много таких фотографий.

Арина промолчала.

У Николая афганских фотографий совсем не было – он говорил, что не хочет вспоминать то время. Что это слишком больно.

– Мне действительно повезло, – проговорил Лебединский после паузы. – В восемьдесят шестом наш взвод попал в засаду, меня только ранило осколком в лицо. Друга моего, Серегу Кравцова, вот этого, в тот же день убило наповал… – Он показал на одного из мужчин на снимке.

Арина еще раз взглянула на фотографию. Теперь ей показалось, что над тем, о ком сказал ей Лебединский, нависла какая-то тень. Тень близкой смерти.

– А остальные? Остальные живы?

– Ну, я, как видите, жив. Вот этот – Паша Гольцев – тоже вернулся, но что-то у него случилось с психикой. Долго валялся по больницам, но так и не стал нормальным человеком. – Он вздохнул: – Пожалуй, никто из нас не стал нормальным. Я отделался, может быть, легче других, но и то неделями не сплю. Только закрою глаза – и вижу тот день, вижу, как Серегу Кравцова разрывает пополам…

Арина очень хорошо понимала его.

Первое время она тоже ночь за ночью видела то, чему невольно стала свидетелем пятнадцать лет назад. Обнаженное женское тело, облитое лунным светом, и троих парней, одетых в черное, которые запихивали тело в лодку. Каково же ему…

Лебединский тем временем продолжал:

– Я потому и занялся серебром. Тихое, мирное дело, и людей не приходится постоянно видеть. А этот, тот что слева на фотографии – Олег Лаврушин, – вернулся целый и невредимый, его пули, казалось, облетали стороной. Мы его называли заговоренным, но с ним потом, уже на гражданке, случилась ужасная история… дочку его убили… Это его страшно подкосило… Кто знает, если бы не Афган, может, этого бы и не случилось…

Арина, которая слушала Лебединского вполуха, вдруг застыла как громом пораженная.

– Как, вы сказали, его фамилия? – переспросила она.

– Лаврушин.

Арина побледнела.

Ту девушку, которую убили пятнадцать лет назад, звали Анастасия Лаврушина. Так это была его дочь…

Она снова вспомнила ту страшную ночь, которая словно разделила ее жизнь на две части, на две жизни. Вспомнила берег озера и освещенное луной обнаженное женское тело… Вспомнила свой ужас, от которого перехватило дыхание… Как она сидела в вонючей пещерке, а потом на негнущихся ногах сползла вниз, а потом… фары, шарящие по болоту, и теплая жижа, принимающая ее в себя…

– Да, вот как бывает, – продолжил Лебединский. – Из Афгана вернулся живой и здоровый, а после смерти дочери словно стал другим человеком. Того Олега, которого мы знали, больше нет…

Арина пристально взглянула на фотографию.

– Вы что-то побледнели…

– Душно здесь, – с трудом проговорила Арина.

– Правда, душновато… – Лебединский распахнул форточку, впустив в комнату холодный сырой воздух и крики чаек.

– Да, я же хотел заглянуть в один альбом… – спохватился он. – Обещал вам…