Перебежчик

— Ребята молодцы, сэр, просто молодцы! — за полковником скакал майор, который потрясенно наблюдал, как его командир медленно вывалился из седла. Лошадь полковника заржала и рысью помчалась вперед, потащив седока за собой за запутавшуюся в стремени левую ногу.

— Боже ты мой, — произнес майор. — Доктора! Доктора!

Еще одна пушка издала глухой звук, выпустив заряд картечи, только на сей раз пули вонзились в ряды ньюйоркцев, защелкав по завалу из веток и свалив четырех человек, покатившихся кувырком в обратном направлении. Грохнула еще одна пушка, и майор увидел, что мятежники поставили два орудия на своем левом фланге и снимают с передков еще два.

Он развернул лошадь, чтобы подъехать к оказавшемуся под угрозой флангу, но стоявшая там рота уже отступала. На том фланге были и другие войска северян, но они находились слишком далеко, чтобы прийти на помощь, а кроме того, те солдаты отражали атаки другой группы мятежников.

— Сдерживать их! Сдерживать! — крикнул майор, но появление у южан артиллерии подняло мятежникам дух, и теперь фигуры в сером приближались к завалу из веток, а огонь их ружей стал более смертоносным.

Раненые хромали и ползли подальше от рядов ньюйоркцев в поисках помощи от музыкантов, служивших также санитарами.

Убитых вынесли из шеренги северян, а оставшиеся в живых в центре строя сомкнули ряды. Во рту у них пересохло от соленого пороха, который они лизали, разрывая обертку патрона, а лица почернели. Пот прочертил светлые полоски на черных лицах.

Они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, зажмуриваясь, когда тяжелые винтовки ударялись о покрытые синяками плечи при отдаче, а потом снова заряжали и стреляли.

Земля позади мятежников была усеяна убитыми и ранеными, основные потери пришлись на те места, где заряды картечи ворвались в продвигающиеся шеренги.

Новое знамя южан с усеянным звездами голубым крестом на ярком красном поле разорвала картечь, но какой-то солдат подобрал древко и побежал вперед, пока пуля янки не раздробила ему ногу, и флаг снова упал. Его подобрал другой человек, и дюжина солдат из Нью-Йорка начала по нему палить.

Сержант янки наблюдал за тем, как мальчишка установил на место пулю, но шомпол вошел в дуло лишь на двадцать дюймов, а потом остановился. Сержант протолкнулся через строй и схватил его винтовку.

— Нужно стрелять, черт тебя дери, а потом уже запихивать следующую пулю, — сержант полагал, что мальчишка установил в винтовку уже четыре или пять зарядов и каждый раз забывал взвести курок с капсюлем. Сержант отбросил винтовку и подобрал оружие погибшего солдата.

— Вот зачем Господь дал тебе капсюли, парень, чтобы убивать мятежников. Так что давай, за работу.

Майор нью-йоркского полка развернулся и промчался галопом мимо тела полковника к ближайшей батарее янки, где его лошадь подскользнулась в грязной жиже и остановилась.

— Разве вы не можете смести те пушки? — спросил он, указывая саблей на артиллерию мятежников, накачивающую поле боя дымом.

— Мы не можем передвинуть пушки! — отозвался лейтенант-артиллерист.

Орудия северян так глубоко погрузились в грязь, что даже общими усилиями людей и лошадей их невозможно выло вытащить. Над головами просвистел снаряд и разорвался прямо позади палаток ньюйоркцев.

Две пушки северян выстрелили, но они уже завязли так глубоко, что картечь лишь со зловещим воем пролетела над головами мятежников.

А потом снова раздался этот странный вопль, жуткий и леденящий кровь, одновременно означавший и безумие, и противоестественную радость от убийства, и скорее именно этот звук, а не звуки ружейной или артиллерийской пальбы, убедил ньюйоркцев, что они выполнили свой долг.

Они отошли от завала из веток, по-прежнему стреляя во время отступления, но стремясь ускользнуть от ужасов картечи и винтовок, которые рвали баррикаду в клочья и выбивали из рядов янки всё новых людей.

— Спокойно, ребята, спокойно! — призвал майор, увидев отступление своих войск.

Раненые умоляли отступающий батальон забрать их с собой, но каждый здоровый солдат, бросивший винтовку, чтобы помочь раненому, означал, что станет одной винтовкой меньше для сдерживания атаки. Стрельба мятежников усиливалась, а ньюйоркцев — затихала, но всё равно еще не нюхавшие пороха ньюйоркцы храбро себя показали. Они стреляли при отступлении и не ударились в панику.

— Горжусь вами, ребята! Горжусь! — крикнул сухим ртом майор, а потом завопил, когда его левую руку словно ударили кувалдой. Он недоверчиво уставился на кровь, которая внезапно густым потоком хлынула из рукава.

Он попытался двинуть рукой, из которой сочилась кровь, но мог пошевелить только мизинцем, и потому поднял руку, и кровь прекратила капать. Он почувствовал какую-то странную слабость, но отбросил это чувство, как не имеющее значения.

— Вы молодцы, ребята, и правда молодцы! — его голосу не доставало убежденности, а кровь собралась в лужицу на локте рукава.