Перебирая старые блокноты

— В правильность вашего фильма не верю, — сказала она. — Сколько людей занимается Достоевским! А кто из них написал о нем правду, хотя время давно прошло. Все, кто знали Ф. М. Достоевского, давно умерли. Исключение составляют некоторые работы Леонида Петровича Гроссмана[104]. Для многих Достоевский все еще остается загадочным и неясным. Художник, на которого обрушились стены ужасающей судьбы, был слишком необычен. До сих пор не разгадана тайна нравственных отношений супругов Достоевских. Мне непонятно, почему Федор Михайлович, натура страстная и сильная, увлекся такой невзрачной, маловыразительной женщиной, как Анна Григорьевна, и к тому же скудно образованной. Он ведь — психолог человеческих душ и быстро распознал ее меркантильную натуру, увидел алчность и чудовищную скупость, симптомы неврастении. Почему терпел ее до конца, до самого своего ухода. Ни один литературовед не сумел аргументированно осветить этот вопрос. Недавно прочитала мерзкую книгу Марка Слонима «Три любви Достоевского»[105]. Его подход к личности писателя нелеп и безграмотен.

Зашел разговор об отношении Достоевского к евреям. Ахматовой эта тема пришлась не по душе. Она нахмурилась и надолго замолчала. Потом порылась в одной из папок, достала листочек с машинописным текстом.

— Легче всего обвинить писателя в антисемитизме. А как Достоевский изобразил поляков в романе «Братья Карамазовы», как нелестно отзывался о французах и немцах в «Дневнике»?! После вечернего чая, уже несколько смягчившись:

— Я охотно покажу вам места, связанные с жизнью и творчеством Федора Михайловича. С удовольствием, в который раз, пройдусь по Петербургу своей молодости, — Ахматова оживилась: — Окунусь в волшебный мир белых ночей.

Иронически улыбнувшись, А.А. проговорила:

— На одном научном собеседовании, литературовед Кирпотин стал хвастаться американской ручкой «Паркер». Не сдержавшись, я громко сказала, что Федор Михайлович Достоевский всю жизнь писал гусиными перьями и от этого его произведения не стали хуже. А и вот предпочитаю писать отточенным карандашом или обыкновенным пером «86».

А.А. стала основным консультантом нашей съемочной группы. Пересиливая боли в ногах, не обращая внимания на частые перебои в сердце, на приступы подагры, она водила нас по улицам и переулкам Петербурга Достоевского. Режиссура уговорила ее прочитать в фильме дикторский текст. Как она, бедная, разволновалась:

— Мне будет очень трудно, я не актриса, а поэт.

Голос Ахматовой прозвучал в фильме о Достоевском одухотворенно и возвышенно. Это был страстный гражданский монолог патриота измученной России. После закрытого просмотра чернового варианта А.А. сказала:

— Все имеется в вашей работе: великолепные пейзажи, фасады домов и интерьеры квартир, в которых жил и бывал Федор Михайлович и быт его отражен, и крупным планом сняты его бессмертные книги, рукописи, письма, фотографии. А вот образ Достоевского остался за кадром. Простите за резкость, для чего надо было снимать такой фильм?

Дирекция Центрального телевидения запретила Ахматовой читать; дикторский текст. И в 1961 году опала Ахматовой НЕГЛАСНО ПРОДОЛЖАЛАСЬ и будет она продолжаться и следовать за ней не только до самых последних ее дней…

10.

На всю жизнь запомнился мне морозный день 29 декабря 1962 года. К нам в гости пришла А.А. После общих приветствий, она протянула мне книжку своих стихов.

— Этот сборник появился в 1958 году. Уверена, что его у вас нет, — сказала А.А. Потом, что-то вспомнив, невесело улыбнулась. — В этой несуразной книжице собраны стихи, которые писались на протяжении сорока восьми лет. Сборник появился благодаря «усилиям» А.А.Суркова. Вначале наш писательский «царедворец» и слушать не хотел о его выпуске, но дирекция издательства, которая ко мне благоволила, уговорила всесильного секретаря «возглавить» общую редакцию. Фактически, кроме величественного кивка головы, он ничего не сделал, но гонорар получить не забыл.

А.А. была рада снова увидеть мою маму, которая у нас гостила. Мы попросили Ахматову прочитать отрывки из новой Поэмы.

— «Поэме без героя», — сказала она, — я отдала часть своей жизни. Она писалась более двадцати лет:

Из года сорокового,
Как с башни, на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.

Два с половиной часа на едином дыхании читала вдохновенная и неповторимая Ахматова Поэму, которую тут же комментировала.

Первая редакция Поэмы, уже тогда состоявшей из трех частей («Триптих»), была начата в Ленинграде 26–27 декабря 1940 года и закончена в Ташкенте 18–19 августа 1942 года. Автограф этой редакции сохранился. В 1956 году Ахматова писала: «В течение пятнадцати лет эта поэма, как припадок какой-то неожиданной болезни, вновь набегал на меня, и я не могла от нее оторваться, дополняя и исправляя, по-видимому, оконченную вещь».