Перечитывая Мастера. Заметки лингвиста на макинтоше

Диалоги серьезны, скупы – только самое главное. Ремарки к диалогам сдержанны. Нет обилия острых штрихов повседневности. Нет сатирической мелочи мгновенно выхваченных лиц. Не сатиричны центральные персонажи» (Яновская 1983: 242). Это точно переданное эмоциональное восприятие стилевого своеобразия частей романа.

Но дело даже не в этом, не в переключении модуса и пафоса произведения с сатиры на эпику. Меняется плотность художественного времени. Описываемые события в Москве занимают временной промежуток в три дня, а в историческом романе – сутки. Но дело даже не в этом, а в той скурпулезной внимательности к мельчайшим деталям описываемых событий, которую демонстрирует автор на протяжении ершалаимского повествования. Ощущение «сгущения времени» особенно заметно в описании казни Иешуа. Вкрапление статичных картин ожидания поддерживает это ощущение.

В этой иной временной плотности иначе звучат реплики героев, нет времени на пустую болтовню. Все коротко и по существу, оттого и «диалоги серьезны и скупы». Скупы они, разумеется, еще и потому, что неосторожное слово может погубить очень легко. Человеческая жизнь ничего не стоит. Поэтому вторым отличительным свойством диалогов является величайшая осмотрительность говорящих (за исключением Иешуа и Матвея). Речевые характеристики персонажей в романе имеют первостепенное значение. Именно в диалогах раскрывается внутренний мир и мотивация поступков героев.

Стилистически текст романа в романе напоминает древние хроники и даже тексты библии и апокрифов, что было отмечено исследователями. Таким образом, сама стилистика текста отсылает нас, читателей, в иной временной план.

Вместе с тем меняется модальность текста, это самое существенное. От сатирической, часто шутливой модальности (шутливость проявляется и в каламбурах, и в шутливых намеках и подтекстах) и игровой природы текста, проявляющейся в прямой апелляции к читателю, подмигивании ему, когда автор стоит как бы в кулисах и т.д, происходит резкое переключение в эпику. «Дух повествования», автор эпического произведения, который часто бывает «невесом, бесплотен и вездесущ» (Т. Манн), в эпическом произведении сообщает о событиях и их подробностях как о чем-то прошедшем и вспоминаемом, либо воссоздаваемом. Причем в древнем повествовании наблюдается явный перекос в сторону героического эпоса. «Для героического эпоса характерно «абсолютизирование» дистанции между персонажами и тем, кто повествует; повествователю присущ дар невозмутимого спокойствия и «всеведения», и его образ придает произведения колорит максимальной объективности» (Шеллинг Ф., Философия искусства, М., 1966, с. 399).

С другой стороны, по точности и ассоциативной нагрузке язык прозаический приближается и к поэтической речи, как уже было отмечено исследователями (Кураев, Галинская).

Казалось бы, все очень просто:

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вошел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Это напоминает язык исторических хроник по монументальности создаваемой картины и вниманию к реалиям и историческим деталям, с одной стороны, и поэтическую строфу по «пригнанности» каждого слова, по монолитности фразы, - с другой. Сразу введена историческая фигура, практически без описания внешности (вспомним тщательно выписанные портреты Берлиоза и Бездомного). И вместе с тем это язык в высшей степени художественного описания, в котором присутствуют только знаковые детали – знак власти – плащ всадника с красным («кровавым») подбоем, шаркающая кавалерийская походка воина, прошедшего через грозные битвы и уже немолодого человека. Все, что автор считает нужным сообщить еще об этом человеке, - это его болезнь, страшная гемикрания (мигрень), которая мучила его, доводя до отчаяния, и ненависть к Ершалаиму. Все остальное мы узнаем от самого Пилата.

Пилат

В сцене допроса сначала индивидуальные речевые характеристики Пилата сведены к минимуму. Перед нами типичный римский чиновник, ведущий дознание по делу о призывах к разрушению храма. Протокольные стандартные вопросы, демонстрирующие власть, презрение к допрашиваемому и уже осужденному на смертную казнь Синедрионом человеку, не римлянину. Кстати, слово прокуратор употребленное Михаилом Булгаковым, означает следующее: Прокуратор (лат. Procurator) – в Древнем Риме – управляющий хозяйством; чиновник по сбору налогов; поверенный в делах, осуществляющий поручение доверителя по ведению судебных дел и управлению имуществом (Современный словарь иностранных слов. – СПб., 1994).