Перед бурей

Но из группы Пешты раздались более громкие голоса:

— Атамана, атамана обирать!..

— Своего, а не ляшского! Кого б только? — замялись и затихли вдруг голоса.

— А что ж это я не вижу здесь нашего Хмеля? — обратился тихо к Чарноте Нечай.

— Да, его еще нет здесь, — оглянулся кругом пристально Чарнота, — я уже искал его.

— Как нет? А Кривонос сказал, что все в сборе, — изумился Нечай.

— Верно, обознался, — заметил Чарнота и прошелся снова от костра до костра.

— Нечая! Пусть Нечай нас ведет! — раздалось в одном месте.

— Чарнота! — откликнулось в другом.

— Пешта, Пешта! — загомонели сильней голоса в центре.

— А про Хмеля забыли? — крикнули разом Чарнота и Нечай.

— Обойдется и без него! Бумаг нам писать уже не нужно! Годи! Годи! — поднялись раздраженные крики со стороны козаков, окружавших Пешту.

— На кой черт? Что он за гетман такой? Все товарыство в сборе, а его нет! — загалдели со всех сторон.

— Нет, панове, — возвысил голос Пешта, замигав, словно сова, своими желтыми белками. — Хмеля нужно подождать: я сам подаю голос за Хмеля. Он все-таки в великой чести у ляхов, так, может, и за вас доброе слово замолвит, да и не так достанется всем за избрание: ведь вот меня и Бурлия, да еще кое-кого совсем вон, за хвост, стало быть, да в череду, а Богдан все-таки остался сотником... а вскоре, может, и полковником будет.

— Ну, — усомнился Бурлий, — разве поцелует папежа в пятку?{84}

— Так что ж это? Продает он нас, что ли? — закричали Кругом несколько голосов.

— Торгуется! — процедил сквозь зубы Пешта, и хотя это слово было произнесено не громко, но оно упало на ближайших словно искра в бочку пороха.

— Долой Хмеля! Изменников не надо! Пешта атаманом! Бить ляхов и ляшских подножков! — заорали кругом.

— Кто против Хмеля? — крикнул Чарнота, выбиваясь вперед и разбрасывая толпу. — Кто обзывает его изменником? Ну, выходи, померяемся силой! Эта рука и эта грудь, — ударил он себя кулаком по груди, — ручаются за него!

— Правда, правда! — раздались в задних рядах одинокие голоса. — Он — честный козак!

— Не только честный — первая голова! — гаркнул Нечай.

— Если он умеет ладить с панами, так вы готовы на него горы вернуть, — продолжал Чарнота, горячась все больше и больше. — Тут клевещут из зависти, а вы развесили уши.

— Да что ты тут разговариваешь? — послышались в ответ разгоряченные голоса. — Какого нам черта в его раде?.. Чтоб снова предложил листы писать? Обирайте атамана! Долой Хмеля! Пешту, Пешту! — кричали с одной стороны.

— Брехня, брехня! Хмель славный козак! — заревели с другой.

— Ну, заварилась каша, — шепнул тихо Пешта, наклоняясь к Бурлию, — а мы что? Наше дело сторона! — усмехнулся он злобно и стал прислушиваться к крикам толпы, отпуская иногда два-три метких слова и разгорячая тем еще более обезумевшие от отчаяния головы.

— Поспешим: там что-то неладное, — тревожно заторопился Кривонос, спускаясь в овраг и поддерживая Половца под руку.

— Ох, не Пешта ли? — качал головою Половец.

Издали картина представлялась чем-то сверхъестественным и страшным. Гигантские костры, расположенные в двух концах ущелья, подымали целые снопы яркого пламени и раскаленных искр. В этом ярко-красном свете пурпуром горели нависшие снежные своды, а свисшие над ущельем громадные дубы и сосны казались вылитыми из раскаленной меди. Дикими и ужасными вырисовывались разгоряченные, темные лица козаков, а общий крик, слившийся в какой-то дикий гул, наводил на душу суеверный подавляющий страх.

— Хмель идет! Хмель идет! — крикнул Нечай, махая над головой шапкой. — Вот кого обрать атаманом, вот голова!

— Нет, нет, это Кривонос! — отозвался кто-то при входе.

— Его атаманом! — крикнули дружно одни.

— Кривоноса! — подхватили другие.

— Пешту, Пешту! — раздались голоса из глубины.

Но все эти возгласы покрыл снова один бешеный крик:

— Смерть ляхам! Смерть Потоцкому! Рубить, жечь!

Кривонос несколько раз пытался было говорить, но дикие, необузданные крики совершенно заглушали его голос.

Наконец ему удалось взобраться на довольно широкий и высокий пень и, поднявшись значительно выше толпы, он закричал насколько мог громким голосом:

— Слова, братья, прошу!

На мгновенье воцарилась тишина.

— Братья, от крику ничего не будет, — начал Кривонос. — Мы собрались здесь раду держать, а не ругаться, как перекупки на базаре.

— Снова раду затеяли, — заметил ехидно Пешта, обращаясь к окружающим козакам.

— Раду? Довольно! Листов нам больше не надо! Слезай! Довели уже своими петициями до краю! — раздались голоса из задних рядов.

— Да что вы, дьяволы, не узнали, что ли, Кривоноса! — гаркнул Кривонос уже с такой силой, что жилы надулись у него на лбу. — Я пишу свои петиции не чернилами, а кровью!

— Да это Кривонос! — раздались крики из передних рядов. — Слушайте, слушайте! Он верный козак!

— Рубить ляхов, жечь! — поднялись было неулегшиеся крики, но Кривонос уже заревел, протягивая вперед руки. — Стойте, вражьи сыны! — и все стихло помалу. — Кой черт вам говорит, чтоб их миловать? Милуют они нас, ироды? Нет для меня большего праздника, как топить их в их дьявольской крови!