Перед бурей

{271} "От одного соприкосновения с ним все мы точно помолодели, рассказывал потом один из крупных местных общественников. - Что он говорил? Важнее даже не это, а как он говорил... как ставил все вопросы - в упор! как глядел в глаза"... "Да он вообще говорил мало. Кажется, будто он всегда молчит, но всё видит", - такими и подобными отзывами обменивались видевшие его впервые люди. Всех привлекала чрезвычайная простота его обращения. "Ни одной фразы и ни малейшей позы"...

В Америке у Гершуни был замечательный разговор с Аб. Каганом, редактором еврейской социалистической газеты "Форвертс": Каган, сам бывший член народовольческого кружка в России, ребром поставил перед ним вопрос: какие чувства испытывал он после успешного совершения террористического акта?

Гершуни после продолжительного молчания поднял на Аб. Кагана глаза, резко выделявшиеся на его побледневшем лице. "В это время чувствуешь себя плохо, потому что знаешь, что участвовал в отнятии человеческой жизни..."

В этом был весь Гершуни. Мне вспоминается его рассказ о том, как в Шлиссельбурге до него дошла весть об ожидаемой амнистии, новом строе, народном представительстве и т. п. и какой это вызвало в нем взрыв небывалой, восторженной радости. "Неужели? - спрашивал он себя. И уж действительно в России можно будет жить? Уж не нужно будет ни убивать, ни умирать за убийства? Настал уже этот благословенный момент? Револьвер и бомба могут уже быть оставлены там, за порогом новой жизни, как мрачное наследие мрачного бесправия, как мрачное орудие защиты от дикого произвола и насилия властных и сильных - над бесправными и слабыми". Никто радостнее его не прощался с такой политической борьбой, в которой необходимыми участниками является револьвер, динамит и баррикада. И для него была большим ударом суровая правда, что царское самодержавие и не думало серьёзно отказаться от террора сверху, что оно пошло на видимость уступок, чтобы лишь получить передышку, и что борьбе суждено возобновиться с еще большей жестокостью.

Оставив в Америке ряд новых друзей и заручившись их обещанием не забывать дорогого ему дела, Гершуни {272} двинулся дальше: через Европу в бурлящую и волнующуюся Россию.

В Париже Гершуни встретил двух людей, заместивших его в деле руководства созданной им боевой организации - Азефа и Савинкова. Они были не у дел, формально подав в отставку, получив ее от Центрального Комитета и оставив Боевую Организацию разбитой на отдельные куски, дезориентированной и утратившей былую веру в свое дело. Как это случилось? - Лишь после того, как вышли (на немецком языке) воспоминания генерала Герасимова, нам окончательно выяснилась общая картина катастрофы, постигшей нашу боевую работу, как раз в то самое время, когда Б. О. по планам партии должна была довести свои атаки на царский режим до максимальной энергии.

Первая половина деятельности величайшего из провокаторов нового времени, Азефа, проходила под знаком сложной авантюры; в течение этой авантюры он умудрялся наносить предательские удары не только по революции, но порой и по своим хозяевам; и действовал он то с азартным риском для собственной жизни, то с планом безопасного "выхода из игры" и сокрытия всех следов и от охранного, и от революционного мира одинаково.

Тот переломный момент истории России, которым является незавершенная и сорвавшаяся "революция 1905 года", была переломным пунктом и в карьере Евно Азефа. Его арестуют в момент, когда он уже оборвал было работу свою в охране; с ним "объясняются": его снова привлекают к "работе"; и ему диктуют или сообща с ним вырабатывают новые, прочные условия заново налаженного "сотрудничества".

Раньше он сам по мотивам самосохранения резервировал какой-то сектор своей деятельности, куда не должны были проникать зоркие очи охраны; здесь зрели его шансы двигать вперед его "революционную" карьеру. На этот раз Герасимов и Азеф сообща собираются регулировать и координировать и тактику охраны, и тактику революции.

Азеф дает гарантии предотвращения вовремя террористических ударов по центральной власти. Герасимов берется беречь революционный престиж Азефа, давая ему возможность во время спасать жизнь террористов, действующих в сфере его ведения. Герасимов для этого будет во время создавать неловкими {273} действиями охраны переполох среди участников каждого серьезного террористического плана, давая тем самым Азефу сигнал к его "спасительному" для них вмешательству, спешному расформированию попавшего под удар отряда и такому "прятанию концов в воду", которое среди революционеров лишь укрепит веру в его необыкновенный конспиративный гений. Партия же, ведущая террористическую борьбу, должна быть понемногу и, в конце концов, совершенно измотана фатальным разыгрыванием шахматной партии между террористами и охранниками "в ничью".

С осени 1905 г. дело так и шло. В 1906 г. тягостный опыт непрерывного фиаско ряда боевых предприятий подготовил такую атмосферу безнадежности и растущего разочарования в терроре, что Азеф пошел на решительный шаг.