Перед дальней дорогой. Роман

- Упаси Бог! Ночью это безобразие запрещено - ослепнуть можно. - Тим помолчал, поглядывая на товарища. - Федор, я бы хотел, чтобы то, что я сейчас скажу тебе, осталось между нами.

- Да будет так, - с некоторой заминкой ответил Лорка.

- Ты только не подумай, что я шучу. - Тимур хмыкнул, как-то странно поглядывая на товарища. - Ты говоришь, врачи уверены. А я вот не уверен, что остался прежним Тимуром Корсаковым.

Лорка не сразу переварил услышанное.

- Что? Не понимаю!

- И не надо. Если я расставлю точки над «и», то начнётся волокита. Ты, как командир разведотряда, сочтёшь нужным сообщить обо всем Ревскому. Тот, тоже из чувства долга, информирует Совет космонавтики. И не исключено, что не видать мне Кики как своих ушей. А мне надо быть на Кике. Для успеха предприятия, понимаешь?

Разглядывая Тима, Лорка покачал головой.

- Нет, так и не понимаю.

- Я же говорю, и не надо! - с сердцем сказал Тимур. - Ты просто поверь мне, как верил раньше. Как только наш корабль выйдет на разгон, я расскажу тебе обо всем без утайки.

Лорка молча смотрел на своего друга, точно хотел прочитать его мысли.

- Федор, - укоризненно проговорил Тимур, выдерживая его испытующий взгляд, - я ведь мог и не говорить тебе ничего. Но я сказал. И ровно столько, сколько сейчас нужно.

- Ну, будь по-твоему. - Лорка встряхнул Тима за плечо. - Возьму грех на душу, промолчу.

Проводив взглядом глайдер, на котором улетел Лорка, Тим сложил в стерилизатор грязную посуду, подбросил в костёр несколько сучьев и задумался, глядя на огонь.

- Пожалуй, я поступил именно так, как и должен был поступить, - подумал он вслух и, словно спохватившись, достал из кармана обрывок бумаги, которая обычно используется для упаковки продуктов. На клочке была безграмотная надпись, сделанная корявыми, прыгающими буквами.

ГЛАВА 19

Дверь Лорке открыл не Соколов, а невысокая худенькая женщина с огромными темно-карими глазами и пышной копной светлых волос, которая казалась тяжеловатой для тонкой стройной шеи. Лицо типично русское, а вот в особой грации фигуры и фарфоровой белизне кожи проглядывали классические японские черты - причудливо перепутались расовые признаки в двадцать третьем веке.

- Татьяна Соколова? - спросил Лорка, позаботившийся узнать имя жены эксперта.

- А вы Федор Лорка, - безо всякого воодушевления констатировала хрупкая женщина. - Входите.

Когда Федор проходил коридором в гостиную, одна из дверей вдруг приоткрылась и оттуда выглянули две пары живых и любопытных черненьких детских глаз.

Гостиная была простой и, если можно так выразиться, естественной. Обычные стены, обыкновенная мебель - стол, кресла, огромнейшая тахта, на которой могла разместиться вся семья Соколовых. В стене напротив тахты угадывался экран стереовизора, на полу - мягкий ковёр-мат, на котором удобно лежать, бороться, заниматься акробатикой и вообще делать все, что угодно детской душе. Ничего ультрасовременного вроде светящихся потолков, стен меняющейся расцветки или конформной мебели.

- Александра срочно вызвали в агентство, - сказала Татьяна, усаживаясь напротив Лорки. - Он поручил мне извиниться перед вами. Он скоро вернётся, иначе бы сообщил о задержке.

- Я не тороплюсь.

В коридоре послышалась какая-то возня, приглушённый смех.

Татьяна насторожилась, по её губам скользнула улыбка.

- Вы, очевидно, не работаете? Я имею в виду обязательную работу.

- Нет, я работаю. - У жены Соколова был чистый, мягкий голос, говорила она негромко, глядя на Лорку серьёзными неулыбчивыми глазами. - Я энергетик. Неделю посменно дежурю на центральной энергостанции Гренландии, а две отдыхаю дома. И тогда дети со мной.

- А когда вас нет?

- В интернате. Саша любит детей, но по-настоящему заботиться о них ему некогда. Вызовы, отлучки, разъезды. Очень беспокойная работа.

Лорка слушал её с улыбкой, но Татьяна ни разу не улыбнулась ему в ответ.

- А у вас работа беспокойная?

Татьяна на секунду призадумалась, а потом своим мягким голосом решительно проговорила:

- Простите, Федор, но я не думаю, чтобы вас заинтересовал характер моей работы. И, честно говоря, я терпеть не могу так называемых светских бесед - обо всем и ни о чем.

Лорка невольно улыбнулся этой прямолинейности, но Татьяна лишь нахмурилась, в голосе её прозвучала нотка досады:

- Давайте перейдём к делу, Федор.

Лорка не мог удержаться, чтобы не поддразнить её.

- А у меня, собственно, к вам нет никакого дела. Она тряхнула пышными волосами, её глаза-вишни стали совсем сердитыми, но не злыми.

- У вас есть дело к моему мужу. А я - может быть, это старомодно и недиалектично - придерживаюсь позиции Фейербаха: лишь муж и жена - вместе - составляют настоящего человека, а по отдельности - это лишь половинки. Все, что касается мужа, касается и меня. И у нас нет тайн друг от друга.

Лорка хотел было возразить, что Фейербах говорил, не о муже и жене, а просто о мужчине и женщине, но передумал: по существу, Татьяна была права. И ещё он подумал, что, может быть, Соколов специально отлучился в «агентство», предоставив жене вести разговор?

Татьяна будто подслушала его мысли.