Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Болгария и Сербия – тоже земледельческие страны. Но земледелие там ведется фермерами-крестьянами, мелкими и средними собственниками, не знающими ни над собой, ни рядом с собой помещика. Эта коренная разница в строе аграрных отношений порождена различием географического положения. Нынешняя Румыния никогда не находилась в сфере непосредственного турецкого владычества. В XVI столетии национальные князья Молдавии и Валахии были заменены фанариотами, – знатными греками, ставленниками Порты. Дунайские княжества стали в вассальное отношение к Турции, но победители не проникали в пределы княжеств и не захватывали здесь земель. Феодальные отношения начали формироваться среди балканских славян, как и среди румын, еще до турецкого нашествия. Но в то время как на Балканском полуострове завоеватели захватили земли в свои руки и, разрушив элементы слагавшегося национального феодализма, подчинили славянских крестьян власти бега, помещика-мусульманина, в Румынии, наоборот, завоеватели содействовали образованию боярства, национально-феодальной касты, выполнявшей роль посредника между Константинополем и плательщиком дани – румынским крестьянином. Положение этого последнего было хуже, чем положение его болгарского или сербского собрата, ибо беги, чувствуя себя пришельцами-завоевателями в стране, никогда не могли доводить эксплуатации крестьянства до того напряжения, как «национальная» молдавано-валахская каста бояр. Чем более расшатывалось турецкое владычество, тем большую степень экономической независимости от турка-помещика отвоевывал себе балканский крестьянин, а рост его хозяйственного благосостояния становился, в свою очередь, главным фактором разрушения турецкого владычества. В этих исторических условиях уничтожение турецкого ига имело в Болгарии и в Румынии совершенно различное значение. Одновременно с утверждением независимой Болгарии, турецкие земли переходили в руки крестьян, разумеется, более крепких, главным образом, так называемых «чорбаджиев». Крестьяне освобождались от необходимости делиться продуктами своего труда с помещичьей кастой, автоматически уничтожался феодализм, – Болгария превращалась как в экономическом, так и в политическом отношении в аграрную демократию.

Совсем иные социальные последствия имело национальное освобождение Румынии. Ликвидация вассальных отношений к Турции нимало не затрагивала национального румынского феодализма. Провозглашение государственной независимости Румынии не избавляло крестьянина от помещичьей кабалы, оно лишь освобождало помещика от необходимости делиться прибавочным продуктом крестьянского труда с турецкой казной. Правда, в 1864 году произведено было, по русскому образцу, «освобождение» крестьян. Но условия крупного землевладения не были при этом затронуты, а крестьяне после реформы оказались в самой тяжкой зависимости от помещиков. Отмененное формально, крепостное право сохранилось до настоящего дня фактически^{44}. Достаточно сказать, что еще в 1889 году приходилось принимать закон, который гарантировал крестьянам (на бумаге) minimum два дня работы на собственной земле!

Старое боярство в большинстве своем вышло в тираж, проело и пропило дедовское достояние. Выдвинулись новые собственники – чокои, помещики-выскочки – и, наряду с ними, арендаторы, стоящие между помещиками и крестьянами. Обновился только владельческий персонал, – формы хозяйства и приемы эксплуатации крестьянства остались те же.

Туркам перестали платить дань, но тем страшнее возросла та дань, которую народ платит бюрократическому и милитаристическому государству. Общий годовой доход нации исчисляется здесь в 1 1/4 миллиарда франков, при чем государство поглощает из этой суммы не менее одной трети! В стране, где крестьянство, связанное чисто крепостными «аграрными договорами», питается только мамалыгой и брынзой, вымирает от пеллагры, живет в значительной своей части в земляных норах, три-четыре раза в десятилетие подвергается голоду и раз в десятилетие устраивает жестокие восстания, в этой стране чудовищный государственный бюджет бьет неистощимым фонтаном – для делающих политику бояр, чокоев, партийных шефов, их партизанов и их отпрысков, для всех тех, которые группируются здесь в политические банды на паях, именуемые партиями.