Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

В 1907 г. происходит черногорский конституционный эксперимент такого рода: сперва октроирование (дарование) конституции, потом разгон скупщины, аресты и изгнание оппозиционных депутатов. Во время аннексионного кризиса происходит как бы некоторое сближение черногорского и сербского правительств. В Белград приезжает даже для разговоров о «совместных действиях» бригадир Янко Букотич. Из разговоров, однако, ничего не вышло, а сам бригадир, как главный обвинитель сербов в «бомбашке афере», был в сущности воплощенной демонстрацией против белградского двора и министерства. После аннексионного кризиса антагонизм еще более обострился. В 1909 году черногорский «поэт на троне» – к слову сказать, поэт без поэтического дара – ознаменовывает свое правление «колашинской аферой»: шесть виднейших оппозиционеров, действовавших преимущественно в Колашине, предаются исключительному суду по обвинению в заговоре против Николая. В качестве судей фигурировали креатуры князя, среди них – безграмотные. Все обвиненные были осуждены и казнены. Колашинская афера, протекавшая одновременно с испанским процессом Феррера,[68] породила в Сербии чрезвычайное негодование. Вся пресса была против Николая. Произошел ряд уличных демонстраций, во главе которых выступали социалисты совместно с черногорскими эмигрантами. Это окончательно испортило отношения.

Между тем, началась работа по созданию балканского союза. Инициатива исходила из Сербии. Князь Николай всегда был, за вычетом своей ранней юности, против сербско-черногорского союза, желая во всякую минуту иметь свободные руки для небезвыгодных финансово-дипломатических комбинаций с Петербургом, Веной и Константинополем, поочередно или одновременно. К этому присоединилась еще лютая ненависть к радикалам, особенно к Пашичу; белградское правительство хотело, чтобы зять с тестем обменялись визитами. Николай поставил условием: убрать Пашича. Условие не было принято Пашичем, и визит не состоялся.

Если тем не менее Черногория примкнула к военному четверному союзу, то не по доброй воле князя Николая, а, как это выясняет западно-европейская печать, под давлением России. После аннексии русская дипломатия, больше всего озабоченная созданием барьера против дальнейшего движения Австрии на юго-восток, ухватилась крепко за идею балканского союза. Весьма вероятно, что наш белградский посланник г. Гартвиг, опора и надежда фрондирующей русско-славянской политики на Балканах, дал Пашичу в свое время какие-либо неформальные обязательства относительно «поддержки». Во всяком случае, русская идея была: оборонительный союз против Австро-Венгрии. Между тем, сами союзники, по инициативе и под давлением Болгарии, пришли к наступательному союзу против Турции. Россия – по сообщению той же печати – попыталась было воспротивиться такому обороту дела, советовала даже Сербии и Черногории предоставить Болгарию ее собственной участи, но урок аннексионного кризиса не прошел безрезультатно, сербы не отступили, война началась.

Во время войны трения между Сербией и Черногорией не прекратились. Говорят об острых конфликтах командующего 4-й сербской армией (в Санджаке) ген. Живковича с черногорским главнокомандующим Мартыновичем и князем Николаем. Конфликты эти в последнем счете вытекают из различия военных систем: у сербов – современная армия, у черногорцев – примитивное ополчение, совершенно не приспособленное к сложным стратегическим операциям. Черногорцы храбры, способны к бурному натиску и беспощадны. Этими качествами они приближаются к албанцам. Но, подобно этим последним, черногорцы совершенно не способны к планомерным действиям, лишены выдержки и легко теряются при неудачах. Это яснее всего сказалось в полной беспомощности их под Скутари, где они не сумели даже отрезать гарнизону путь в Алессио. Однако, князь Николай ни за что не хотел делить с сербами «славу» взятия Скутари. Сербские войска совершенно не принимали участия в боях под крепостью, хотя 4-я армия была свободна, а две сербские дивизии пошли под Адрианополь.

В самой Черногории очень недовольны сомнительными успехами черногорских войск, понесших большие потери. Несостоятельность патриархально-исправницкого строя обнаружилась, как это всегда бывает, в несостоятельности армии. Можно ожидать, что эта война поведет в Черногории, как и в Турции, к внутренним реформам, которые положат конец произволу и финансовым непотребствам на Черной Горе. Удержится ли Николай Негош – предсказывать трудно. Но всякому предоставляется право считать недоказанной необходимость особой черногорской династии. Соединение Черногории с Сербией сразу ввело бы 250 тысяч черногорцев в рамки более культурного общежития, а для Сербии явилось бы самым простым и естественным разрешением вопроса о выходе на Адриатику. Так рассуждают сербы, и это, конечно, не лишено симптоматичности.

«Киевская Мысль» N 353, 21 декабря 1912 г.

Л. Троцкий. ИЗ ИСТОРИИ ОДНОЙ БРИГАДЫ