Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Это говорит престарелый либеральный князь, бывший «государственный человек». В таком же роде высказывается и другой, полулиберальный князь Х., «бывший некогда доверенным другом царя». Так же высказывается «один из первых адвокатов Петербурга»; далее один «особенно компетентный» в государственных вопросах профессор и, наконец, правильность этих предвидений признает и консервативный граф, который при этом просит своего собеседника помнить, что консерватизм и негодяйство совсем не однозначащие понятия. Консерватор смотрит на конституционное будущее с недоверием, либералы – с признательностью, но неизбежность изменения режима, в результате «всеобщей катастрофы», кажется всем несомненной. Что такое это «катастрофа»? Военный разгром и финансовое банкротство, т.-е. такие объективные, «стихийные» явления, которые своей собственной силой – биржевым «рублем» Европы и квалифицированным «дубьем» Японии – гонят правительство Николая II на конституционную сделку с либеральными, полулиберальными и совсем нелиберальными князьями, графами, банкирами, профессорами и адвокатами. В ожидании конституции с «каким угодно скромным парламентом» (ein noch so bescheidenes Parlament) эти деятели, в земствах, думах, университетах и прессе расписывающиеся в непоколебимо-воинственном патриотизме россов, отходя ко сну, возносят, по сочувственному свидетельству г. Ганца, следующую краткую политическую молитву небесам: «Боже, помоги нам, дабы мы были разбиты» («Gott hilf uns, damit wir geschlagen werden»). И, как мы думаем, нет ничего вероятнее предположения, что и г. Струве в тот самый день, когда он, по соображениям «политического реализма», выкрикнул: «Да здравствует армия!», шептал потихоньку молитву либеральному богу «философского идеализма»: «Помоги нам, дабы мы были разбиты!»^{21}.

В скромных расчетах на конституцию «с каким угодно скромным парламентом» активные проявления оппозиционных и революционных сил совершенно не фигурируют. Г. Ганц ничего не слышал от своих собеседников о роли либеральной оппозиции в до-конституционный период, – просто потому, что ничего, кроме приведенной оппозиционной молитвы, они и не могли в тот момент сообщить немецкому журналисту. В возможность народной революции г. Ганц не верит. «Особенно компетентные» в политических вопросах профессора, адвокаты и государственные люди внушили ему в этом отношении полный скептицизм. На всем поле революции г. Ганц видит лишь то, что легче всего видеть либеральным глазом из окошка профессорского кабинета: волнующееся студенчество да пару террористов. Студенчество, конечно, исполнено лучших намерений. Со снисходительностью прозревающего будущее человека г. Ганц даже прощает ему его временные социалистические тяготения. Но он того мнения, что политический энтузиазм слишком ненадежный панцирь против казацкой нагайки. Что такое горсть студенчества в сравнении с колоссальным «скалящим зубы» чудовищем царизма? Ничто! А сверх того?.. Возможны еще, пожалуй, разрозненные и в своей разрозненности бессильные восстания угнетенных наций да мятежи голодных крестьян… и ничего более. Крестьянская революция, правда, может оказаться грознее других по своим размерам, но, по словам «бывшего царского друга», князя Х., эта революция направится не против государственного только режима, но «против всех имущих и образованных вообще, и она начнется с того, что перебьет и перетопит всех нас, здесь находящихся»… Итак, еще раз: для этого «несчастнейшего из народов» одна надежда – военный крах на Востоке, финансовый крах на Западе.

А городской пролетариат? Что о нем говорит немецкий журналист? Несколько мимоходом брошенных слов политического презрения к «маленькой кучке организованных промышленных рабочих» – это все.

О социал-демократии, как руководительнице пролетариата, г. Ганц дает отзыв, представляющий счастливое сочетание буржуазного тупоумия Запада с либерально-народническим тупоумием нашего отечества.

"Марксисты, – пишет наш автор, – органом которых служит «Искра»[74], являются доктринерами, как и всюду, клянутся – как, по крайней мере, уверяют ревизионисты – теорией обнищания и хотят, чтобы крестьянин потерял свою землю и полностью пролетаризовался по катехизису. Против них выступил недавно умерший Михайловский, который лучше знал Россию, чем горожане «Искры». В настоящее время марксисты считаются (gelten) уже оттесненными назад".

Характерна для тех либералов, с голоса которых поет г. Ганц, их политическая впечатлительность того «мимолетного типа», который заставляет вспомнить – мы опираемся в данном случае на Успенского – впечатлительность телячьего студня. Дверь откроется, слуга войдет, кто-нибудь откашляется, студень отзывчиво трепещет. Трепетать собственно, казалось бы, нет серьезных оснований. Но таковы уж свойства телячьего студня.