Перед падением

– Полагаю, самым правильным с моей стороны будет сказать, что я толком не успел ничего понять, – отвечает Скотт Ванессе, проигнорировав вопрос, заданный ему темноволосой девицей. – Мне не с чем сравнить мои ощущения. Конечно, меня поразил океан – его бескрайность, его невероятная мощь. Стояла полная темнота, луны на небе не было видно. Я пытался определить, в какой стороне находится север. Знаете, когда речь идет о выживании, трудно рассказать, как все было. Хотя, возможно, только эта история и заслуживает внимания.

– Вы разговаривали с мальчиком? – выкрикивает кто-то из задних рядов. – Он был напуган?

Скотт и на этот раз отвечает с задержкой.

– Знаете, для меня это тоже вопрос, – говорит он. – Трудно сказать, как реагирует на подобные вещи мозг четырехлетнего ребенка. Я могу описать свои ощущения. Главным из них было отчетливое понимание того, что я – жалкая песчинка в ночном океане, во враждебной стихии. Но по поводу мальчика мне судить трудно. Хотя страх – древнее, животное чувство, которое присуще человеку на генетическом уровне. И все же в четырехлетнем возрасте…

Скотт умолкает, чувствуя, что журналисты ждут от него чего-то другого. Он понимает, что ему все же следует по возможности удовлетворить их любопытство, чтобы избежать неверных толкований его слов в дальнейшем. «Что вы чувствовали? Как это было? Почему произошла авиакатастрофа? Каково это – плыть в полной темноте неизвестно куда?» Отвечая на каждый из этих вопросов, можно написать целую книгу. Можно годами размышлять над ответами, стараясь найти правильные слова, и добиться максимальной объективности.

– Скажите, а у вас есть дети? – спрашивает Скотт, обращаясь к Ванессе, которой на вид лет двадцать шесть, не больше.

– Нет.

Скотт поворачивается к ее оператору, мужчине лет сорока.

– А у вас?

– Да, есть. У меня маленькая дочка.

Скотт кивает.

– Понимаете, мне кажется, здесь все имеет значение. В том числе и пол ребенка – мальчики воспринимают все иначе, чем девочки. И то, что все случилось ночью, а ребенок в момент катастрофы спал, тоже важно. Может, он решил, что случившееся ему просто снится? Кто знает. Я думаю, здесь играет роль огромное количество факторов.

– Люди считают вас героем! – выкрикивает один из репортеров.

– Это вопрос? – уточняет Скотт.

– Вы сами считаете себя героем?

– Вам придется объяснить мне, что вы понимаете под этим словом. К тому же совершенно неважно мое мнение о себе. Оно часто оказывалось ошибочным – по крайней мере, в глазах других людей. Например, в двадцатилетнем возрасте я считал себя художником, а на самом деле был просто сопляком. Вы понимаете, о чем я?

– Скотт, Скотт! – закричали сразу несколько человек.

– Извините, я чувствую, что не оправдываю ваших ожиданий.

– Скотт! – снова окликает Бэрроуза Ванесса. – У меня вопрос непосредственно от Билла Каннингема. Почему вы оказались на борту самолета?

– В каком смысле?

– Каким образом вы туда попали? – уточняет Ванесса.

– Меня пригласила Мэгги.

– Мэгги – это Маргарет Уайтхед, жена Дэвида Уайтхеда?

– Да.

– У вас был роман с миссис Уайтхед?

Скотт хмурится.

– Вы имеете в виду интимные отношения?

– Да. Такие же, в каких вы теперь состоите с мисс Мюллер, чей отец жертвует миллионы долларов на нужды организаций левацкого толка.

– Этот вопрос задан всерьез?

– Люди имеют право знать правду.

– Значит, вы утверждаете, что у нас с мисс Мюллер был секс, исходя из того, что я побывал внутри ее жилища. Таково ваше логическое заключение.

– Но разве неправда, что вы смогли пробраться на борт самолета благодаря своим любовным успехам?

– И с какой же целью я, по-вашему, туда пробрался – чтобы вместе с самолетом упасть в океан и потом плыть десять миль с травмированным плечом?

Вопросы не вызывают у Скотта гнева – только удивление.

– А разве неправда, что агенты ФБР многократно вас допрашивали?

– Можно ли считать, что дважды – это многократно?

– Почему вы в бегах?

– Вы говорите обо мне как о Джоне Диллинджере. А я всего лишь обыкновенный гражданин, имеющий, как и любой другой, право на частную жизнь.

– После катастрофы вы не поехали домой. Почему?

– Это трудно объяснить.

– Может, все дело в том, что вы что-то скрываете?

– Избегать всеобщего внимания и скрывать что-то – это не одно и то же, – говорит Скотт. – Могу сказать одно – я очень скучаю по своей собаке.

– Расскажите про ваши картины. Это правда, что ФБР их конфисковало?

– Нет. Послушайте, это всего лишь картины. Разве человек может объяснить, почему он рисует то, а не это? Представьте, что, работая над очередным полотном у себя в сарае, он чувствует, что его жизнь пошла под откос. Возможно, именно это лежит в основе всего остального. Но потом, взявшись за картину всерьез, он вдруг обнаруживает, что в ней может быть ключ к пониманию многих вещей. Ну как, я ответил на ваш вопрос?

– Это правда, что на одной из картин вы изобразили катастрофу самолета?