Перед потопом

— Автоматы, каски и бронежилеты кладите на переднее сиденье в салоне, — скомандовал Къюсак охране. — Одеть у последнего контрольного поста. Ты тоже, — Къюсак взглянул на Дюрана. — На западной автостраде последний пост в двадцати пяти километрах за Парижем перед поворотом на Бомон де Роже. Ширина Оставленной земли там теперь не более семи-восьми километров; западнее она значительно шире, там есть острова и на них... — Къюсак не кончил, покачал головой. — Это я так, на всякий случай, — добавил он, — тебе там делать нечего. Ну, с богом, как говорили в старину. К рассвету возвращайтесь. Слышал, Дэн?

— Понял, мой генерал!

— Спасибо, Жак! — Дюран крепко пожал руку старому приятелю. — Не беспокойся. Все должно быть о’кэй.

— Дэн прихватил с собой лазерный пистолет. — Къюсак похлопал по оттопыренному карману темнолицего сержанта. — Но это на самый крайний случай. Ты ведь знаешь, что эта за штука.

Дюран знал. Он усмехнулся, взглянул на Дэна. Африканец оскалил зубы в ответной улыбке, но его большие на выкате глаза с коричневыми зрачками остались печальными.

«Боится. Не хотел бы ехать, — подумал Дюран. — Все они, конечно, трусят... А сам я?.. Вероятно, тоже, хотя мой страх затаился где-то очень глубоко, придавленный безразличием ко всему вокруг. В сущности, мне давно все безразлично. Судьбы окружающих, моя собственная судьба... Безразличие, ощущение беспомощности, бесцельности существования... Честнее было бы уйти самому... Теперь так поступают многие... Он уже не раз думал об этом... И даже эта поездка — ее можно истолковать по-разному... Жак мог догадаться, поэтому так противился... Жак... Единственный человек, с которым его еще связывают узы дружбы. Остальные ушли навсегда. Последней была Фиона... Нет-нет, он же запретил себе вспоминать тот день... А впрочем, какое это теперь имеет значение, особенно сегодня — после вчерашнего дня... Разве мы не созданы для того, чтобы терять? Разве наша жизнь — не сплошные потери? Сначала теряем игрушки, детство, юность, иллюзии, родителей, потом молодость, здоровье, друзей, потом, — он мысленно усмехнулся, — потом жизнь, а если уж очень повезет, то прежде — свою планету».

Дюран вдруг сообразил, что они уже едут. Его парламентский лимузин бесшумно плыл в потоке таких же элегантных, черных электромобилей. Яркий свет, серые бетонные стены... Вероятно, транспортный тоннель под Большими бульварами?

Дюран снял шляпу, положил на колени, окинул взглядом внутренность салона. Впереди на фоне ветрового стекла рыжий затылок Мишеля. Рядом с ним розовая лысина секретаря Колэна в обрамлении венчика редких бесцветных волос. Снова, уже в который раз, Дюран мысленно отметил: «Лысеет. Лысеет на глазах, хотя ему еще нет и тридцати...» Справа Дэн. Его темный профиль с надломленным носом четко рисуется на фоне ярко освещенной стены тоннеля. Взгляд Дэна устремлен вперед. Слева в таком же сером комбинезоне второй телохранитель. Он тоже глядит вперед. Кажется, Жак называл его Юсефом.

— Вы Юсеф? Не так ли? — Дюран смотрит на соседа слева.

— К вашим услугам, мсье, — доносится сзади.

— Извините, — говорит Дюран, не поворачиваясь.

— Меня зовут Мартин Руа, — хмуро поясняет человек, сидящий слева.

— Извините, — повторяет Дюран. «Значит четвертый — сзади, справа, тот, кто молчит, — Бланшар. Одеты они все одинаково, но путать их нельзя. Вот Мартин Руа, кажется, уже обиделся. Было бы гораздо проще ехать втроем. В крайнем случае взять еще Дэна. Его ни с кем не спутаешь... Он черный».

— Все знают, куда едем? — Дюран оборачивается к сидящим позади.

Оба молча кивают.

— Да, ваше превосходительство, — это отозвался Дэн.

— Не нужно так, — морщится Дюран. — Меня зовут Робэр. Просто Робэр.

— Слушаюсь, господин Робэр.

Они выехали на поверхность у площади Согласия. Тотчас капли дождя усеяли лобовое стекло и застучали по крыше «элмоба». Еще не совсем стемнело, но улицы уже были полны людей и машин. Париж просыпался после дневного сна.

Вспыхивали, переливаясь многоцветьем радуг, неоны вдоль Елисейских полей. Блестели мокрые от дождя тротуары, стекла витрин, встречные машины, зонты и прозрачные накидки прохожих. Зарево огней огромного города отражалось в низких тучах, источающих дождь, и казалось, что вокруг у горизонта пылают пожары. Вдоль Елисейских полей, забитых всевозможным транспортом, пришлось ехать очень медленно. Здесь, на поверхности, в отличие от скоростных подземных магистралей, преобладали автомашины с двигателями внутреннего сгорания, попадались даже «динозавры» конца прошлого века, работающие на бензине. Пользоваться ими в больших городах давно было запрещено, но в хаосе последних лет полиция почти не обращала внимания на эти мелкие «прегрешения», лишь изредка ограничиваясь штрафами, если «динозавры» слишком чадили. Приземистые, обтекаемые «элмобы», подобные машине Дюрана, значительно более дорогие, чем автомашины на газе и жидких горючих смесях, тут, наверху, встречались реже. Для них строились всё новые подземные скоростные трассы, где движение было более безопасным и быстрым, а воздух более чистым, чем на поверхности.