Перед прочтением — сжечь!

— Опять ничего не взяли пожрать, уроды! — досадливо кривя губы, проворчал в углу кабинета Колтухов, видя, что из закуски ходоки принесли только две буханки чёрного хлеба да полуторалитровую бутылку пепси. Хотя на деле, конечно, он был убит вовсе не фактом отсутствия колбасы на столе и даже не вестью о неожиданной смерти своего товарища по литературе, а более всего тем, что эта самая смерть так бесповоротно заслонила собой торжество выхода его книги о Рубцове. Книги, на появление которой он возлагал такие большие надежды…

Началась пьянка.

Сначала поднимали стаканы в память о только что погибшем поэте, произнося многозначительные речи о том, что поэты всегда погибают первыми, потом несколько раз прошлись по адресу местной власти, которая по-прежнему не считала нужным финансировать работу литературной студии, а час спустя уже не говорили ни о ком другом, кроме как о критике Антоне Северском, опубликовавшем дня три тому назад в «Маяке» статью под названием «Нравственные критерии в творчестве современных писателей», в которой он опять задевал литературный уровень профессорских «Дневников», говоря, что они свидетельствуют о корпускулярности и раздробленности его сознания, а это, дескать, является характерным в первую очередь для тех, чей мозг основательно поражён многолетней алкогольной интоксикацией, из-за чего он оказывается не в состоянии удержать какую-либо большеобъемную мысль в её логической целостности. Ну, а, кроме того, писал далее в этой своей статье Северский, в сознании алкоголика дела всех других людей выглядят почти исключительно как мышиная возня, зато любое — даже самое что ни на есть ничтожное! — из предстоящих в перспективе ему лично дел гипертрофируется до размеров чуть ли не вселенского масштаба, и это очень хорошо видно по стихотворению Николая Рубцова «В горнице», где лирический герой, не вставая с кровати, наблюдает за тем, как его матушка носит в дом при свете ночной звезды с улицы воду. Зачем, задавался вопросом критик, матушке понадобилось среди ночи брать ведро и идти на улицу за водой? И почему при этом её великовозрастный сыночек ей не помогает? Причина, на его взгляд, заключалась в следующем. Во времена Николая Рубцова одним из самых страшных преступлений считалось самогоноварение, за которое тогда следовало весьма серьёзное уголовное наказание, так что народ в СССР вынужден был заниматься этим делом тайком, главным образом — по ночам. Процесс этот представлял собой не что иное, как перегонку браги путём её обычного кипячения, после чего проходящие через змеевик пары охлаждались и выпадали в виде готового спиртового конденсата. Вот для этой-то, мол, цели матушка в стихотворении Рубцова и носит в дом ночью воду, а все остальные дела она может делать и днём, не опасаясь, что её застанут за ними соседи или участковый милиционер. Что же касается самого лирического героя, то, судя по его собственному признанию в том, что «красные цветы мои в садике завяли все, лодка на речной мели скоро догниёт совсем», он явно валяется на кровати без сил после весьма и весьма продолжительного запоя. Наверное, делал логический вывод Северский, именно для того, чтобы «подлечить» его после этого «забега в ширину», и взялась матушка за своё небезопасное по советским временам дело. И вот лежит наш герой при этом на кровати, дожидается спасительной стопочки матушкиного зелья да представляет, как он завтра, наконец-таки, встав на ноги, выйдет из дома на улицу, увидит знакомую с детства иву и займётся житейскими делами. «Завтра у меня под ней, — говорит он, словно бы о какой-то невиданной по величине работе, о предстоящих ему впереди элементарнейших делах, — будет хлопотливый день! — и далее поясняет, в чём же будут состоять эти невероятные по масштабам хлопоты: — Буду поливать цветы, думать о своей судьбе, буду до ночной звезды лодку мастерить себе…»

Практически то же самое, заключал под конец своего рассуждения Антон Северский, мы можем обнаружить и в «Дневниках» профессора Водоплавова, где в точном соответствии с психикой законченного алкоголика все совершающиеся вокруг него события подаются исключительно в пренебрежительно-ироническом, не заслуживающем никакого внимания ключе, тогда как любая мелочь, к которой оказывается причастен он сам, изображается как нечто сверхзначимое и чуть ли не судьбоносное для всей планеты.

Находившийся последние дни в областном центре, где печаталась его книга, Колтухов еще не читал этой статьи и не знал, что строками его любимого поэта побивался его литературный босс, а потому сидел по своему обыкновению вместе с Плюшевым в углу кабинета, давился растворимым баночным кофе производства Мытищинского ООО «Ruskafe-Gold» с красиво выведенным на блестящейэтикетке слоганом: «Чимбо. Оддавать луччее» — да исподлобья поглядывали на наливающуюся водкой компанию.