Перед прыжком(Роман)

— Ты, дорогой товарищ секретарь укома, меня на словах не лови! — немедленно откликнулся Драченов. — Я про что говорю? Про то, что приказ из Москвы…

— Опять ты «приказ»? Нет же приказа!

— А если взглянуть, как надо всегда глядеть, особо партийному руководству уезда, то видно, что, вместо внимательности к болезненным нуждам рабочего на местах, нами хотят командовать издаля. То есть сверху, имея в виду при помощи наших жертв поддержку сибирским крестьянам. А проще сказать — заткнуть свои ошибочные прорехи в неумении руководить государством и насчет обеспечения хлебом, а также во всем другом. Но мы не можем, — возвысил он голос, — обрекать себя, товарищи, а тем более наши семьи, на голодную смерть, или же от холеры, из-за этих прорех наверху, то есть жертвовать вновь и вновь для тех, кто хочет нами командовать, как на фронте! Поэтому, исходя из данного резюме, предлагаю одобрить мою резолюцию с несогласием ехать в Сибирь!..

Много раз во время этого самоуверенного, полуграмотного выступления Платон и Веритеев прерывали «контриковые», как определил Головин про себя, рассуждения Драченова. Но тот на каждую реплику огрызался, а сидевшие рядом с ним Ершов, Шукаев и Константин возмущенно поддакивали:

— Чего ты рот затыкаешь?

— Правильно говорит.

— И верно, хотят командовать…

Чувствуя, что проклятая «испанка» совсем обессиливает его, Платон вглядывался слезящимися от жара главами сквозь сизое облако табачного дыма в мельтешение рук и лиц, время от времени впадал в полусон, вяло думал: «А все потому, что в гнилом драченовском завкоме, да и в ячейке, настоящего единства нету. В несогласие все идет».

Голова кружилась, во рту было сухо и колко, горло стягивала боль.

Приглядевшись к нему, Веритеев легонько отстранил Платона локтем от бумаг и встал:

— Пока отдохни, горишь весь. Дай я тут скажу в заключение.

И обратился к членам бюро:

— Вопрос, товарищи, ясен. И если некоторые в бюро партячейки, насколько я знаю, еще сомневались в сознательном противодействии Драченова… — он хотел сказать: «а также Константина Головина и других», но пожалел больного Платона, невольно запнулся и только добавил, — и его подпевал важным решениям правительства, при этом не в первый раз, то теперь все полностью прояснилось!

— Что прояснилось? — с кривой усмешкой спросил Константин.

Веритеев сделал вид, что не расслышал его вопроса. Он только внимательно вгляделся в смуглое, некрасивое от скрытой злости, хорошо знакомое ему лицо сына своего давнишнего друга. Лицо одного из тех, кто теперь прислуживает в заводской конторе господину Гартхену, а значит — лицо врага.

— Поэтому я предлагаю, — на секунду запнувшись, продолжил он свою мысль, — во-первых, осудить неправильные действия руководящей части завкома и, посоветовавшись с заводским активом, послать в Москву другой ответ на решение СТО и ВСНХ. Во-вторых, объявить строгий выговор и выразить партийное недоверие Драченову, Шукаеву и Константину Головину, а также беспартийному Игнату Сухорукому, который тут все время поддакивает. Как ты, Платон Иванович?

— Согласен. Кто за…

Не дав Головину договорить, Драченов вскочил со своего стула, раскрыл было рот, чтобы что-то протестующе крикнуть, но вместо этого вдруг повернулся к Шукаеву, ткнул его рукой в плечо, тот мигом сорвался с места, выскочил в коридор. И только после этого Драченов визгливо крикнул:

— Это очередная демагогия и произвол! Мы протестуем!

Пересиливая гнетущую слабость, даже не посмотрев в сторону Драченова, Платон Головин упрямо спросил:

— Кто за предложение товарища Веритеева и мое, поднимите руки!

Пятеро из семи членов бюро подняли руки.

— Кто против? Один. Кто воздержался? Тоже один. Предложение принято. А теперь…

Но закончить он не успел: за затянутыми изморозью стеклами взвыл тревожный гудок.

Напряжение последних дней и без того держало всех в ожидании неприятностей. А этот гудок, прозвучавший не вовремя, явно не сулил ничего хорошего.

— Это что? — удивился Платон. — К обеду еще вроде рано…

Ему никто не ответил. Ответом было внезапное возвращение Шукаева. В комнату бюро тот ступил как-то влипчиво, боком, но к столу не прошел, а молча встал у дверей, как бы приглашая и остальных встать и выйти.

— Что там случилось? — обратился к нему Веритеев, уже догадываясь, что означает этот гудок и зачем по знаку Драченова уходил с заседания малоразговорчивый, но едва ли не самый упористый из остатков местной рабочей оппозиции Шукаев.

— А то, — крикнул вместо Шукаева Драченов, — что теперь вы будете говорить не с нами, а с самими рабочими. Пусть они вам скажут, так или не так надо было мне ответить на диктаторский приказ Москвы о посылке в Сибирь! Никто из них не желает!

— А ты их отсталости потакаешь? Велел Шукаеву дать гудок?

— Мы, а не я! — прямо в лицо Веритееву крикнул Драченов. — Избранники рабочих завода, а не партийные бюрократы, как некоторые тут! Теперь посмотрим, что вы скажете рабочему классу и про Сибирь и насчет отмены ударных пайков!