Перед прыжком(Роман)

— О чем они говорили, тебе дела нет, — почти с ненавистью сказала сквозь зубы Дарья Васильевна, едва удерживаясь, чтобы не толкнуть кое-как семенящего к выходу Филатыча. — И скажу я только одно: капиталу у нас каюк! Таким, как ты, мироедами снова стать не дадим. Это учти. И больше к нам в дом не шляйся, под окнами не торчи. Если еще хоть раз увижу, велю Антошке взашей прогнать, так и знай! А теперь давай уходи!

Она с силой вытолкнула противного побирушку со двора в огород, наставительно и строго добавила:.

— Ишь куда нос свой наделил: наш дом назад получить! Не получишь, и не мечтай. Теперь тебе даже и тарантас не отдам, не то что наш дом. Катись колбаской по Новой Спасской…

Филатыч ушел, а в душе возмущенной Дарьи Васильевны долго еще держалось противное раздражение. Противное потому, что не все из сказанного Филатычу казалось теперь совершенно точным и убедительным. Что-то оставалось еще недосказанным, недодуманным. И как она ни старалась убедить себя в том, что надежды Филатыча просто дики, несбыточны, что-то щемило и беспокоило сердце. Успокаивало лишь одно: уж теперь-то, надо полагать, проклятый старик закается наконец торчать возле дома и бормотать свою чепуху?..

Однако ровно через неделю Филатыч, как ни в чем не бывало, явился к их дому снова. Приплелся из бывшего своего двухэтажного такой же, как и всегда, несчастненький, жалкий, несправедливо обиженный жизнью больной старик, как будто вовсе не из него в прошедшее воскресенье нагло высунулся и толкнул Дарью Васильевну в сердце прежний лавочник и колбасник.

К его счастью, старших Головиных не было дома, а уставший таскать из чужих дворов тяжелые плашки, забежавший домой Антошка просто не обратил на него внимания. Еще меньше внимания парень обратил на противного старика после резкого разговора с Зиной. Кипя от негодования, но и не зная, что теперь делать с украденными сестрой дровами, парень стремительно проскочил крыльцо, оглядел пустынную улицу, ища глазами ребят во главе с Мишей Востриковым, никого не увидел — и побежал через улицу к Родьке Цветкову за тележкой…

Филатыч ожесточенно плюнул ему вслед. Но тут же, оглянувшись на окно, смиренно съежился, тоненько охнул и начал свое привычное топтание и бормотание. Сделает мелкий шажок вперед — и снова шажок назад. При этом время от времени успевал быстро взглядывать из- под нависших седых бровей то в одно, то в другое окошко Головиных: есть ли там кто? Не мелькнет ли? Не выйдет ли девка Зинка и не подаст ли кусок несчастному старику?

На этот раз никто не показывался в окошках. Не потому ли и парень так быстро ушел оттуда, что в доме нет никого? Божий день, воскресенье… не в церкву ли все ушли? Да какая им церква! Ушло бесовское племя по капищам по своим…

На всякий случай еще раз быстренько оглядевшись, Филатыч стал делать не мелкий шажок вперед и такой же назад, а по два шажка с остановкой, пока не подошел близко к дому и не полез на крыльцо.

Совсем еще новое… ох, мое новенькое, хорошенькое крылечко! Сам в тот год проследил, чтобы домик был сделан добротно, людям на зависть. С резными наличниками на окнах. С резными стройненькими перильцами на высоком крыльце. С резными же липовыми накладками на двустворчатой двери, В этом доме он жить хотел. Два двухэтажных — те под жильцов, а этот — себе. Не один, а с девкой Анютой, с которой жил по вдовству своему. Ан нет, в сем доме не ложилось: бесы все взяли… все взяли… нет ничего… что у Филатыча? Воры все, воры… нет ничего…

Ан есть еще кое-что. Там, во дворе, от бесов зарыто. Зарыто и цело. Сам проверял неделю назад, когда головинская баба туда пустила. Цело и цело. И будет цело. Пойду опять погляжу. Может, сквозь щелку, а может, ворота у них открыты. Зайти поглядеть. Взять пока не возьмешь, рано… а так вот взглянуть, так — можно. Только взглянуть, а душе — услада…

Он торопливо сошел с крыльца и, задыхаясь от возбуждения, шатаясь и оступаясь на осклизлой тропе, засеменил вверх по переулочку ко двору.

Во яворе кто-то был. Кто-то чем-то постукивал и шуршал. Что-то скреблось и потрескивало. Потом сердитый голос головинской девчонки кому-то что-то сказал. А потом заскрипели отпертые ворота. Одна из воротин открылась. Сквозь щель стало видно, как сразу посветлело в темном дворе. Значит, девка оттуда вышла. Пошла в огород.

Зачем же она пошла? Не к соседям ли, к их девчонке? К той она ходит. А только надолго ли? Может, пошла надолго? Взять вот да заглянуть? Чего тут такого? Взошел блаженный старик — и все. Взошел и взошел… Я ничего… шел и взошел… хлебца бы… вот он, Филатыч… воры, все воры… нет ничего… дай старику хоть корочку… нет ничего… я ничего… зашел вот… шел и зашел… подайте нищенькому… подайте… нет ничего…

Девчонки, похоже, нет…

Убедившись в этом, Филатыч поспешно шагнул за втоптанную в весеннюю грязь огородную слегу. Шагнул — и с радостно бьющимся сердцем рванулся во двор, к заветному углу.