Перед разгромом

— Как? Не воспользовавшись счастьем пробыть с любимым человеком? Пропустить случай вдоволь нацеловаться с ним? Слушая его страстные уверения, его клятвы, читать его любовь в его милых глазах? Да вы с ума сошли, Дукланова! Сейчас видно, что вы никогда не любили и не понимаете, что такое любовь! — с негодованием воскликнула молодая женщина. — Никогда не думала я, чтобы вы были так жестоки и так мало любили меня. Требовать, чтобы я отказалась от любви князя, единственного человека на земле, который мне дорог, на которого я с радостью променяла бы весь свет! О как вы меня огорчили! А я еще, не дальше как полчаса тому назад, уверяла его, что вполне могу располагать вами и вашей ко мне преданностью!

— Вы были правы, когда сказали это князю, и мне хотелось бы, княгиня, чтобы вы никогда, даже в минуты досады, не сомневались в моей преданности к вам, потому что тогда только я могу быть полезна вам, оставаться при вас, — произнесла Дукланова с большим достоинством.

Эти слова, а в особенности тон их, заставили княгиню опомниться, поспешно протянуть руку своей резидентке и умоляюще заявить, что она будет несчастнейшей женщиной в мире, если Дукланова покинет ее.

— Подумайте только: ведь у меня на земле нет никого, кроме вас, кому я могла бы верить и с кем могла бы говорить о князе. Все меня только эксплуатируют, все-все: моя семья, фамилия мужа — все пользуются для себя моими слабостями, моим одиночеством и беззащитностью. О князе Казимире я уже не говорю: он даже и одной недели не был верен мне, с тех пор как сделался моим мужем, и только одну ночь, в день нашей свадьбы, не виделся со своими любовницами! Как же мне после этого не искать утешений на стороне и не радоваться, когда среди мимолетных развлечений судьба посылает мне человека, которого я полюбила настоящей любовью?

«И ты называешь это настоящей любовью?» — думала с горечью ее наперсница.

Но вслух она своих замечаний не высказала. Слишком опытная была она и знала людей, среди которых вращалась, чтобы высказывать то, чего они ни понять, ни оценить не могли. Все здесь думали и поступали, как княгиня Изабелла, все смотрели на любовь как на развлечение, и выбирали себе любовников с целями, ничего общего с любовью не имеющими. Зачем же требовать от этой душонки больше того, что она в силах дать?

Слушая Изабеллу, Дукланова не могла не изумляться ее простодушному эгоизму и наивному коварству. Злоупотреблять доверием любимого человека, чтобы предавать его врагам! Выкрадывать у него для этих врагов документ, которому он придает такое важное значение, что даже и ей не обмолвился ни единым словом о его содержании! Но она даже и понятия не имеет, как это гнусно. Стоит ли ей открывать глаза на эту гнусность? Разве у нее не найдется тотчас же возражений, перед которыми католичке остается только молчать? Разве она не скажет, что действовала по приказанию прелата Фаста и что если это дурно, то за грехи отвечает он, руководитель ее совести, а не она?

У Фаста по крайней мере высокая отвлеченная цель на уме, и до сих пор средства, которыми он старается достигнуть ее через обаятельную молодую женщину, не слишком грязно пачкают ей душу. Понятовский, с которым он сначала свел ее, — человек хорошо воспитанный и одарен известной деликатностью сердца; благодарность к женщинам, подарившим ему хотя бы минуту счастья, всегда удержит его от пошлости и бестактности. Что же касается до русского посла, то пани Дукланова должна была сознаться, что сама питает к нему поистине непонятную слабость, и осуждать порученную ее попечениям молодую женщину за любовь к этому замечательному душевными свойствами человеку она никак не может. Изабелла инстинктом влюбленной сознавала это, и это обстоятельство связывало этих двух женщин, столь различных по общественному положению, летам и воспитанию, сильнее всяких родственных уз.

— По какому поводу моя пани заговорила сегодня про меня с князем? — спросила Дукланова.

— Ах, да ведь я не успела рассказать вам и десятой доли из того, что узнала сегодня ночью! Мы с князем разговаривали не про одну нашу любовь; когда рассветало, он предложил мне выйти прогуляться в дворцовый сад и провел меня туда какими-то таинственными проходами. Чудо, как было интересно! Я дрожала от страха, чтобы из темноты не выскочило на нас какое-нибудь чудовище и чтобы земля не разверзлась под нашими ногами, и прижималась к нему, а он смеялся и уверял, что никогда еще не был так счастлив! Очень-очень было весело, никогда не забуду я этой ночи! Он смеялся и уверял, что никогда еще не был так счастлив! И вдруг мы очутились в саду! Начинало показываться солнце, птички пели, цветы благоухали, кругом было тихо и спокойно. Вот тут-то, убедившись, что, кроме птиц и бабочек, увивавшихся вокруг роз, нас подслушать некому, князь рассказал мне преинтересную историю со страшными и любопытными приключениями, с героем которой, русским офицером Грабининым, он познакомился вчера утром.

— Грабинин? — с волнением переспросила Дукланова.