Перед разгромом

Юльяния слушала его с возрастающим удовольствием. Всюду будет она встречаться со своим возлюбленным, и в случаях видеться наедине, среди водоворота светских развлечений недостатка не будет. Это радовало ее. А мысль, что, предаваясь своей любви, она следует по указанному ей пути свыше и что каждым своим поцелуем она способствует спасению души своего возлюбленного, убеждение, что «цель оправдывает средства», наполняло ей душу неописуемым блаженством.

Когда аббат Джоржио покидал ее, она ни в чем не сомневалась, ничего не опасалась, и даже предстоящее свидание с пани Анной не пугало ее. Аббат сказал, что все обойдется благополучно, значит, ей беспокоиться не о чем, и остается только следовать мудрому его совету: где можно — промолчать, а где нельзя молчать — лгать. Есть ложь во спасение, а она поставлена волею Провидения в такое положение, когда остается спасаться только ложью.

XVII

Аббатик от своей новой духовной дочери вернулся назад в замок весьма довольный. От экипажа, предложенного прелестной хозяйкой мызы, он отказался под предлогом моциона, предписываемого докторами после еды, и, шествуя по аллеям прекрасно содержимого парка, предавался приятным размышлениям о случившемся.

Первый опыт воздействия на женскую душу удался ему как нельзя лучше. Правда, эта душа была в большом смятении, не состояла в числе опытных в борьбе с мирскими соблазнами, и с нею справиться было несравненно легче, чем с душой пани Анны, например, и ее высокопоставленных приятельниц, проводивших всю свою бурную жизнь в грехе и покаянии, в покаянии и в грехе, знавших, какой именно ценой искупляется каждое уклонение от намеченного духовником пути, каждое падение, а потому чрезмерно не страшившихся ни этих отступлений, ни падений; тем не менее для первого опыта и такую победу одержать было недурно, в особенности, если взять в соображение красоту и богатство Розальской, многочисленных воздыхателей и претендентов на ее руку, не говоря уже о ее косвенном и бессознательном участии в таинственной истории Аратова, которого выгодно было бы держать в руках ввиду предстоящих политических событий.

В скором времени аббат Джорджио рассчитывал сопровождать графиню Потоцкую в Варшаву и там увидеться с тем, кому он должен был отдать отчет в своих действиях, но, вспомнив, что вечером едет в столицу один из дворских маршалов, пан Држевецкий, с поручениями вельможной пани к супругу, он решил воспользоваться этим, чтобы сообщить некоторые подробности о случившемся одному из ближайших своих покровителей, прелату Фасту.

Это было тем более удобно, что он вошел во двор замка и пробрался в свою каморку, не встретив ни души. Был третий час пополудни, и в это время все обитатели замка предавались послеобеденному отдыху; некому было, значит, следить за его действиями, и он мог спокойно заниматься своим личным делом, не опасаясь помехи.

Его помещение состояло из крошечной каморки под крышей, а обстановка ее — из узкой железной койки с тощим тюфяком и с плоской подушонкой, хромого стола, вдвинутого в углубление под окном, одного стула и поставца для платья и белья. Это убежище было отведено ему по протекции пана Држевецкого, внука которого он подготовил в школу отцов пияров; кровать с постелью презентовала ему кастелянша замка, пана Фабьянова, стол со стулом пожертвовала в его пользу старшая горничная ясновельможной, а неуклюжий поставец со скульптурными украшениями, наполовину изъеденный мышами, уступил великодушно ему старший писарь дворской канцелярии пан Дебольский. Аббат Джорджио был так любим в замке, что даже старая экономка Антонева, с сердцем таким черствым, что никто не мог бы сказать о ней доброго слова, отыскала обрывок старого ковра, чтобы устлать им выложенный кирпичом пол всеобщего баловня.

Да, все тут было поднесено ему любящими сердцами, начиная от обстановки и кончая запасом сальных свечей и масла для лампы. Оставалось только позаботиться о запорах, и на это он не пожалел денег. В Тульчине много смеялись над предусмотрительностью аббатика, который приобрел к своему столу, поставцу и двери такие замки, каких не было даже у пана дворского администратора при кассе.

А между тем смеяться было нечему, и, если бы в замке знали, какого рода бумаги хранятся у аббатика в поставце под аккуратно сложенным бельем, его, наверное, не только лишили бы навсегда доверия и покровительства фамилии Потоцких, но и немедленно изгнали бы из Тульчина, с запрещением подходить к замку на ружейный выстрел. Лишился бы он тогда и покровительства пани Мнишек, Оссолинской, Поцей и многих других за дерзкую предприимчивость и чрезмерную любознательность. Отвернулось бы от него и духовное начальство как от легкомысленного и недостойного доверия члена. Все это было известно аббату Джорджио, и потому нет ничего удивительного в принимаемых им мерах предосторожности против любопытных соседей, а в особенности, соседок.