Читаем Перед разгромом полностью

— Сейчас, сейчас! — и Беппо подошел к камину, пригнулся к полу, поднял трап и затем, спустившись по лестнице в подвал и достав оттуда покрытую паутиной бутылку, поставил ее на стол среди приборов и принадлежностей сервировки, сверкавшей серебром, богемским хрусталем и севрским фарфором. — А вот сейчас, за минуту до вашего прихода, прискакал паюк от княгини Адамовой с напоминанием его всевелебности непременно пожаловать к ним сегодня, — докончил-таки прерванную речь упрямец. — А как поедут они, не подкрепившись? В гостях они никогда не кушают, как вам известно.

— Ваш господин и в этом прав, как и во всем, что делает. Ни у кого в Варшаве нет такого стола, как у вас, Беппо, и это делает вам честь, — заметил аббатик.

— Стараемся, стараемся, — ответил Беппо, скрывая под скромно опущенными глазами торжество удовлетворенного самолюбия, сверкнувшее в них при комплименте. — Сегодня у нас к ужину, кроме угря по-французски и карасей в сметане, готовятся часть ягненка и почки в мадере.

— Почки вы тушите в кастрюле с двойным дном, не правда ли? — полюбопытствовал аббатик.

— И непременно в серебряной, потому что это кушанье нельзя перекладывать в другую посуду, оно подается на стол горячим и в том сосуде, в котором готовится. У нас таким образом подаются и трюфели на сливочном масле, и много других кушаний. А фрукты ставятся на стол всегда холодными, прямо с ледника, — прибавил Беппо, подходя к двери, где появился садовник с корзиной великолепных персиков, слив и вишен, которую поставил на буфет. — Его всевелебность не любит, чтобы фрукты стояли на одном столе с горячими кушаньями.

— Чтобы их аромат не потерял свежести от запаха пряностей.

— Именно так. В других домах ставят фрукты на стол для украшения, но его всевелебность находят, что для этого достаточно цветов. Теперь мы зажжем свечи, — продолжал старик, опуская цветочную гардину перед стеклянного дверью на террасу, но не успел он покончить с этим делом, как раздался звонок из кабинета.

— Идите, идите, я зажгу свечи и без вас, — сказал аббатик, принимаясь доканчивать начатое дело полного освещения столовой, точно прелат не вдвоем с ним должен был сесть за стол, а в большом и блестящем обществе.

Впрочем, освещение отвечало всей остальной обстановке, и, любуясь ею, аббатик подумал, что даже у князей Чарторыских, у богача Стем-нковского и у Радзивилла не живут так удобно и изящно, как в этом маленьком доме, скромно ютившемся в глубине двора, за высокими каменными стенами. Как артист в душе, аббатик наслаждался красивыми переливами серебра, золота, фарфора и хрусталя в блеске восковых свечей и тонких запахов роз, предвкушая вкусный ужин и беседу с выдающимся по уму представителем римского духовенства, с которым у него было много общего в мыслях, убеждениях и вкусах.

Наконец, двери из внутренних комнат растворились, и появилась красивая и величественная фигура прелата. Со снисходительной усмешкой протянул он руку аббатику, который поспешно припал к ней губами, и, сев за стол, милостивым кивком указал ему на место против себя.

Началась постоянно повторявшаяся сцена умиления и отказа от слишком большой чести, с прижиманием рук к груди и возведением очей к потолку со стороны аббатика, повторение приглашения со стороны прелата и наконец уступка первого при появлении Беппо с дымящимся блюдом, которое он торжественно внес и поставил на стол.

Ужин прошел довольно молчаливо. Стесняло ли прелата присутствие слуги, или же он опасался препятствовать правильному пищеварению беседой о предметах, волнующих ему нервы, — так или иначе, но, кроме замечаний о кушаньях, обращенных к Беппо, и пустых рассуждений о погоде, с гостем он не проронил ни слова, имевшего отношение к посещению аббата. Наконец, Беппо убрал со стола лишнюю посуду и, оставив на нем только вино, сыр и фрукты, вышел, подняв штору перед дверью, растворенной в душистый сад, окутанный ночной мглой.

С большим волнением ждал аббатик, чтобы прелат прервал молчание, начинавшее раздражать его, но тот не торопился и, углубившись в думы, довольно долго осторожно снимал ножом пушистую нежную кожицу с персика, прежде чем взглянуть на своего посетителя и спросить у него с иронической улыбкой:

— Что скажете нового мне сегодня, аббат?

— Нового много. Вчера приезжала к нам княгиня Любомирская, а сегодня пожаловала княгиня Изабелла. Наша пани еще не торопится отдавать им визит и сказывается больной, чтобы не встречаться с этими дамами из патриотического лагеря в свете, но наш граф ездил вчера к краковскому кастеляну, у которого виделся с его всевелебностью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза