Перед штормом

— Ты, Мартын, почему-то не хочешь понять, как опасно втёмную играть с этим Рачковским. — Не далее как три дня назад он вызвал меня на встречу. Как обычно, отдельный кабинет, роскошная еда — и сразу вопросик: «Где Рутенберг? Его уже два дня нет в городе». Я отвечаю: «Не знаю, у него свои дела, у меня свои»… И тогда он говорит: «У нас складывается впечатление, что вы оба преувеличиваете надёжность гарантии амнистии для вас. Вам обоим следовало бы знать, что амнистия не отменяет обвинения в совершенном преступлении, она только считает на данный момент необязательным наказание. Подчёркиваю, на данный момент». Вот и всё. И если, говорит, вы оба не докажете делом, что готовы помочь нам, мы можем в два счёта получить согласие министерства юстиции на исключение вас из списка подлежащих амнистии, учитывая тяжесть вашего преступления. Подумайте-ка об этом вместе с Рутенбергом. Вот так… — Гапон умолк и напряжённо смотрел на собеседника. — Что скажешь?

— Ладно, намекни им, что я склоняюсь помогать им, по стоить это будет очень дорого. Но ты… — Рутенберг быстрым шагом подошёл к Гапону вплотную, — ты остерегись дать им основание подумать, что со мной всё будет легко! Трудно будет и дорого! А если задёшево продавать меня начнёшь, крепко пожалеешь. А теперь слушай внимательно: при первой же встрече с Рачковским скажешь ему такую фразу, запомни: Рутенберг просил передать, что Иванов приступает к делу. Запомнил?

Гапон точно повторил эти слова. Рутенберг попрощался и ушёл…

Предательство Петрова и публичное самоубийство Черемушина, конечно, подкосили Гапона, он вдруг с тоской и страхом отчётливо обнаружил, что главной его надежды — опоры на рабочих — у него больше нет. Оставался только Рутенберг и возможность с его помощью снова обрести доверие и поддержку всесильной охранки.

Как плохой шахматист не умеет обдумывать свои и предвидеть все возможные ходы противника, так и Гапон не был способен охватить умом все хитросплетения своего сегодняшнего сложного и опасного положения и хватался за то, что, по его мнению, сейчас было особо необходимо для него лично. Его не оставляла почти паническая мысль: что будет с ним, если Рутенберг откажется от предложения Рачковского? Но он, однако, и понимал, что для него выход из этой ситуации в том, чтобы Рачковский верил ему и хотел встречаться с ним. И он решает немедленно просить Рачковского о встрече…

На этот раз встреча ему была назначена не в ресторанном кабинете, а на конспиративной квартире охранки на Садовой улице.

Это был скромный по внешнему виду коммерческий дом, в каких снимают квартиры чиновники средней руки. Однако квартира, в которой оказался Гапон, была обставлена дорогой стильной мебелью, но выглядела нежилой или давно покинутой жильцами. Стол, за который сели Рачковский и Гапон, был покрыт пылью. Рачковский, будто нарочно желая обратить на это внимание Гапона, провёл ребром ладони по столу, потом глянул на неё и, достав из кармана носовой платок, тщательно вытер.

— У меня, Георгий Аполлонович, очень мало времени. Давайте только о самом главном. Как Рутепберг?

С ответом промахнуться было нельзя. Гапон осторожно проговорил:

— Я уже сообщал вам, что он колеблется, по для такого человека, как он, это уже почти согласие.

Рачковский пристально посмотрел на него:

— И что же дальше?

— Сейчас его колебания могут привести к желательному вам решению. Есть совершенно новое обстоятельство: у него возник явный конфликт с руководством его партии, и особенно с её боевой организацией.

— А разве он сейчас видится с ними? — быстро спросил Рачковский.

— За последнее время несколько раз ездил в Гельсингфорс и только что оттуда. Зачем бы ему туда ездить?

Рачковский молчал. Он знал об этих поездках Рутенберга и что тот встречался с Азефом и Савинковым. Знал от самого Азефа. Другое дело, можно ли быть уверенным, что Азеф сообщил всю правду о переговорах? Рачковский допускал, что Азеф может обманывать и его…

— Ну и что же? — пожал он плечами. — Мало ли зачем он туда ездил. Не думаю, чтобы он вам об этом докладывал.

— Но каждый раз, возвращаясь оттуда, — оживился Гапон, — он немилосердно ругал своих лидеров, называл их тряпичными революционерами, потерявшими всякое представление о том, что происходит в России.

Рачковский снова молчал. У него в столе лежало донесение Азефа, в котором тот всячески поносил лидера партии эсеров Чернова, называл его безнадёжным политическим импотентом. Мол, даже рыбу он ловит на искусственных мух. Зная, что Чернов — истовый рыболов, Рачковский искренне посмеялся, прочитав это, и отдал должное острому языку Азефа. Но Азеф так же может продать и его самого…

Рачковский удивлённо глянул на Гапона: «А он, оказывается, может улавливать истину, казалось бы, ему недоступную. Но точно ли он видит и чувствует Рутенберга?»

Гапон будто подслушал его мысли!