Мы знаем настоящие слёзы. Разве не плакали жители Краснодара, когда раскопали противотанковый ров у завода измерительных приборов! Разве не рыдали матери, на глазах которых гитлеровские злодеи расстреливали сыновей! Разве не плакали дети, которых вталкивали пособники врага в «душегубки»! Это были слёзы ни в чём неповинных мучеников. Но эти слёзы не трогали германских холопов! Когда рыдали оплёванные, растерзанные немцами краснодарские девушки, они, эти предатели, не плакали, — они в это время крутили патефоны, и это называлось у них «музыкальным номером». Их не трогали глаза умирающих от жажды пленных красноармейцев, они вливали солёную воду в их окровавленные рты. Из подожжённого фашистскими палачами здания доносились крики горящих в огне советских людей и запах палёного тела, а они, иуды-предатели, стояли на карауле и курили немецкие сигареты! Тогда они не всхлипывали, эти продажные твари...
Они просят суд сохранить им жизнь и дать возможность искупить свои кровавые преступления перед родиной и советским народом.
— Молчите, изменники! Нет у вас родины, германские холопы! — раздались гневные возгласы из зала. С отвращением смотрели на пособников врага советские люди. Слова «родина-мать» в грязных устах предателя покоробили всех. Как смеют они, эти гитлеровские холуи, называть своей родиной-матерью советскую землю, которую они продали за немецкие сребренники, на которую они пролили кровь советских граждан!
— Что посеешь» то и пожнёшь! — восклицали сидящие в зале люди, не в силах одержать своё презрение к изменникам;
Вымаливая пощаду, преступники бормотали о «безвыходном положении», заставившем их добровольно пойти на службу в полицию и ходить на задних лапках перед гестаповцами. Они говорили о том, какие пауки и тираны гитлеровцы.
Да, мы знаем, что гитлеровцы — пауки и тираны. Мы знаем это давно. Но у настоящего сына родины не бывает безвыходных положений.
Когда шёл суд, люди в перерывах между заседаниями вели оживлённые разговоры. Здесь было много бойцов и командиров. Гвардии майор рассказывал о бойце-герое, которого тяжело ранил вражеский снаряд в тот час, когда он выполнял воинский приказ, — осколком ему разорвало живот. Но боец, прижав пилотку к страшной ране, шёл вперёд, чтобы выполнить свой долг.
Майор вспомнил об этом герое, великом патриоте родины. Он вспоминал о том, сколько страданий, горя принесли немцы нашей родине. В его глазах светилась любовь к своему народу, презрение и ненависть к врагу, к гнусным изменникам родины.
Когда предатели, всхлипывая, мямлили о «безвыходном положении», мы все, сидящие в зале, вспомнили капитана Гастелло, своим горящим самолётом взорвавшего вражеские цистерны. Мы вспомнили подвиги партизан. Мы вспомнили защитников Севастополя, Сталинграда, которые, обвязавшись гранатами, бросались под вражеские танки. Мы вспомнили ленинградских рабочих, которые в дни блокады, умирая от голода, не покидали станков. Ненависть к изменникам горячим свинцом залила наши сердца. Гитлеровские холуи, лизоблюды, они продавали немцам за кружку пива таких, как богатырь Гастелло, таких, как красноармеец с разорванным животом, таких, как ленинградские рабочие... И теперь они бормочут о пощаде!
Смерть им, смерть и вечный позор!
ПРИГОВОР НАРОДА
Все с нетерпением ждали приговора. Не только те, кто присутствовал в зале судебного заседания, — вся Советская страна, весь народ ждал приговора над проклятыми изменниками родины.
— Суд идёт! Прошу встать! — раздался чеканный голос бойца.
В зале воцарилась такая тишина, что слышно было, как стучат сердца.
Председатель суда огласил приговор:
14—17 июля 1943 года Военный Трибунал Северо-Кавказского фронта в составе