Перед вахтой

Он вспомнил о своих обязанностях, пристально вгляделся в пологие волны и бесформенные пятна тумана. Одно из основных правил кораблевождения: следует считать себя ближе к опасности, нежели дальше от нее. Но ничего он не увидел, кроме дурной чайки, которая зачем-то носилась над водой в то время, когда все ее родичи дремали носом к ветру, переваривая дневную порцию трески.

— Скучно тебе, старушка, — сказал Антон чайке, снял с шеи бинокль и сунул его в футляр.

— Скучно, старшина, — согласился лейтенант Машкин-Федоровский, единственный человек, существовавший рядом на фоне серо-сырого пейзажа. Возможно, он принял слова Антона в свой адрес. — Это вы очень справедливо изволили заметить. Меня огорчает, что вы вместе с тем не заметили другого обстоятельства, не менее в наших условиях печального.

Антон насторожился:

— В чем дело, товарищ вахтенный офицер?

— В том, что якорь ползет по грунту.

Ему захотелось ругнуть лейтенанта за то, что тот столь нехорошо шутит. Как якорь может ползти при слабом ветре? Машкин-Федоровский пояснил, угадав его сомнения:

— Здесь довольно сильное течение. И сносит оно нас в зюйд-вестовом направлении, где по имеющимся в лоции сведениям торчит трехметровая банка.

Антон ринулся к репитеру гирокомпаса и навел пеленгатор на мыс, ограничивающий бухту с запада. Чудеса. Разница с контрольным пеленгом четыре с половиной градуса.

— В самом деле, — пробормотал он весьма виновато. Как много надо флотского опыта, чтобы предусматривать такие вот шуточки природы! Кто бы подумал, что здесь течение?..

— Думать надо поменьше, — продолжал казнить его самолюбие угадывавший не столь трудно угадываемые мысли лейтенант Машкин-Федоровский. — А вот лоции читать надо побольше.

— Читал, да вот про течение как-то не усек… Неприятно.

— В подобном случае надлежит поднять боцмана и приказать ему потравить якорную цепь, — обронил лейтенант.

— Да уж знаю, что надлежит делать в подобном случае, — махнул рукой Антон и побежал за боцманом.

Минут через десять он вернулся на мостик.

— Благодать божья… — сообщил отсыревшему Антону не менее отсыревший лейтенант Машкин-Федоровский. — При ласковой летней погоде мы плаваем по морям не без приятности и даже некоторого удобства. Эдак прямо как сказал поэт: «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, он бежит себе в волнах…» И если упоминаемый ветер задует чуть посильнее, придем отстаиваться в сию тихую бухту — не от робости, конечно, НО лишь потому, что нельзя тогда производить нашу деликатную работу.

— А помните, как нас трепало на переходе? — возразил Антон.

— Будет что рассказывать девушкам в Ленинграде, и станут они уважать, жалеть и любить вас, старшина, особенно если еще не приучены рассказы бывалых юных моряков делить па шестнадцать, — щекотал лейтенант Антона колким ежиком слов. — Но про то, что делается у нас в конце осени, девушкам, даже приученным делить на шестнадцать, рассказывать не советую: назовут лгуном и выдумщиком и навсегда лишат доверия. Осенью нам с вами не пришлось бы скучать да бездельничать на вахте. Да и якорь вряд ли пришлось бросить, а пришлось бы работать полным ходом носом на волну… Проверьте-ка пеленг, старшина.

Антон взял пеленг западного мыса. На сей раз все в порядке. Якорь держал крепко. Лейтенант Машкин-Федоровский умолк, наморщил залысевший уже лоб, задумался. В природе стало как бы чего-то недоставать.

— А что, например, бывает? — полюбопытствовал Антон, чтобы прервать молчание.

Лейтенант внимательно осмотрел серое пространство воды п неба, перегнувшись через поручни, глянул на палубу. Убедившись, что все в природе благополучно, он закурил, присел рядом с Антоном на флажный стеллаж.

— А что бы вы хотели услышать?

— Ну какой-нибудь случай, — сказал Антон.

— Я так и думал, — покачал головой лейтенант Машкин-Федоровский. — Юным умам всегда интересны случаи, происшествия, сюжеты. Предпочтительнее всего про пиратов и пограничников. От этого мы далеки, старшина. Мы живем без сюжетов, совершая будничную, однообразную, очень трудную и неуютную работу. Мы, тральные, плаваем больше любого торгового моряка, но мы не видим ни Лондонов, ни Амстердамов, ни Рио-де-Жанейро. А видим мы в лучшем случае вот этот самый Колгуев с его полутораэтажной столицей Бугрино. Ладно, не нам разжижать море слезами… Будет вам сюжет. А 'случился он в прошлом году в конце ноября. Мы добросовестно выполнили боевое задание и возвращались в базу, рассчитывая прийти домой в субботу к вечеру. Что касается погоды, то для ноября она свирепствовала вполне терпимо, хотя некоторым морякам, считающим восемь баллов выдающейся душетрепкой, пришлось бы в тот день худо.

— А вы уже старый моряк? — робко съязвил Антон, глядя на гладкое лицо лейтенанта.