Критики рыночного фундаментализма нередко упрекают «команду» К. Менема – Д. Кавалло в «чрезмерном неолиберальном рвении», из-за которого местная промышленность в одночасье оказалась под мощными ударами значительно более сильных иностранных конкурентов, а национальные экспортеры не получили должной политической и финансовой поддержки со стороны официального Буэнос-Айреса. Большая доля правды в этих упреках есть. «Открытие» аргентинских рынков произошло слишком стремительно, а макроэкономическая почва для столь крутого поворота подготовлена не была.
Нет сомнений в том, что без конкуренции внутри страны конкуренция на внешних рынках нежизнеспособна. По крайней мере, таков проверенный практикой главный тезис теории конкурентоспособности Майкла Портера242. Поскольку аргентинские власти в начале 1990-х гг. ставили задачу укрепления позиций национальных товаропроизводителей на международных рынках, то, по логике вещей, начинать должны были с себя: отладить конкурентную политику на уровне государства, содействовать совершенствованию корпоративного управления предприятий, осуществить дебюрократизацию на федеральном и местном уровнях. Словом, провести необходимые реформы и подготовить аргентинское бизнес-сообщество к жестким условиям международной конкуренции. На практике все обернулось иначе.
Чилийский экономист Рикардо Френч-Дэвис сравнил латиноамериканский вариант внешнеторговой либерализации с аналогичным опытом ряда азиатских стран. В Азии, писал ученый, снижение импортных пошлин произошло в тот момент, когда в экономике уже состоялись структурные преобразования, а промышленный экспорт азиатских государств набрал силу и демонстрировал уверенный динамизм. В Латинской Америке, в том числе в Аргентине, все было наоборот: сначала – внешнеторговая либерализация, потом – структурные реформы и наращивание индустриального экспорта243. Разумеется, такая модель реформирования внешнего сектора изначально предполагала серьезные экономические потери и жертвы со стороны значительной части предпринимательского класса латиноамериканских стран, прежде всего малого и среднего бизнеса.
В то же время не следует чрезмерно упрощать содержание внешнеторговой политики К. Менема – Д. Кавалло. Она носила многогранный характер и не являлась однозначно «капитулянтской» перед лицом зарубежных партнеров. В ряде случаев (автомобильная промышленность, текстильная и обувная отрасли) оградительные тарифы в значительной мере сохранялись. Возможно, не всегда своевременно и в должном объеме, но правительство принимало меры по защите национального производителя. Например, периодически повышался так называемый статистический сбор (см. табл. 6.1), являвшийся, по сути, дополнительной импортной пошлиной. С другой стороны, делались шаги по поощрению экспортеров: в декабре 1992 г. была введена система «reintegros », или механизм возврата части внутренних налогов, уплаченных предпринимателем-экспортером. Размер возврата доходил до 20 % стоимости вывозимого товара244. Стимулирующий эффект имело, безусловно, полученное бизнесменами право свободно распоряжаться валютой, поступавшей от реализации продукции на внешнем рынке. В ряду поощрительных мер можно назвать и кредиты специально созданного в 1992 г. государственного Банка инвестиций и внешней торговли [36] , а также деятельность так называемого Фонда Экспорт-Ар. Известную защитную функцию носила и практика возбуждения антидемпинговых расследований против «недобросовестных иностранных конкурентов», к которым аргентинское правительство прибегало весьма часто (428 случаев только в период 1996–2001 гг.). Как отмечают эксперты Роберто Боусас и Эмилиано Пагнотта, Аргентина входила в число семи стран – членов ВТО, ежегодно возбуждавших максимальное число антидемпинговых расследований245.
Либерализация национальной экономики и меры по поощрению экспорта придали внешнеторговому обороту беспрецедентную динамику. Впервые за долгое время в 1993–1998 гг. рост внешних поставок аргентинской продукции значительно превысил аналогичные среднемировые показатели и данные в целом по Латинской Америке (см. табл. 6.2).