Перед вызовами времени. Циклы модернизации и кризисы в Аргентине

Именно на долю Э. Дуальде выпало сыграть роль такого тормоза и внести в экономическую и политическую ткань Аргентины качественные изменения, влекущие за собой перемену вектора общественного развития. Задача была изначально не из легких, особенно с учетом неполной легитимности его президентства (избрание не на всеобщих выборах, а парламентариями). Прекрасно идеологически натренированный в популизме, знающий изнанку «большой политики» и учитывающий настроения народа, Э. Дуальде не скрывал своего отношения к местным элитам. «Мы, включая и меня, – дерьмовые руководители, – заявлял он. Такова моя точка зрения. А люди говорят о нас и худшие вещи: коррумпированные, преступные, беспомощные, ограниченные, сукины дети, продающие родину. Все, что угодно. Так они думают о политическом классе»317.

На практике дискредитация элит находила свое выражение, в том числе и в падении престижа и влияния традиционных партий, в частности ГРС, которая после событий декабря 2001 г. рисковала сжаться до размеров карликовой структуры, и в появлении новых политических и гражданских образований, всерьез угрожавших позициям ХП. Дело дошло до того, что возникло предложение передать государственную власть так называемым народным ассамблеям. Комментируя эти идеи, Э. Дуальде писал, что они служили своего рода «комичной экстраполяцией большевистского лозунга 1917 г. «Вся власть Советам!»318. Масла в огонь подлил Р. Дорнбуш, опубликовавший в конце февраля 2002 г. статью, в которой предложил на пять лет передать управление аргентинской экономикой и финансами в руки иностранных специалистов. Аргентина «пожирает сама себя», утверждал Р. Дорнбуш, потому что в стране никто никому не доверяет и невозможно достичь национального согласия319.

В сложившихся условиях Э. Дуальде должен был политически и идейно реабилитировать перонизм, укрепить его лидерство в общественной жизни и в обозримом будущем обеспечить переход президентской власти к близкому по взглядам и на 100 % легитимному главе государства, т. е. избранному на всеобщих выборах. В конкретном плане перед кабинетом Э. Дуальде стояли следующие главные задачи:

♦ остановить отток капиталов и стабилизировать валютно-финансовое положение;

♦ найти общий язык с кредиторами и не допустить превращения Аргентины в международного изгоя.

При объявленном дефолте Буэнос-Айрес не мог рассчитывать на финансовую помощь из-за рубежа, оставалось полагаться на собственные силы. В этом плане единственным способом «перевернуть ситуацию» и пополнить государственную казну было изменение условий внешнеторгового обмена: сделать максимально выгодным экспорт, ограничить импорт и за счет положительного сальдо движения товаров и услуг увеличить валютные резервы.

7 января 2002 г., т. е. уже в конце первой недели пребывания Э. Дуальде у власти, Национальный конгресс принял Закон о чрезвычайном экономическом положении (на его подготовку правительству потребовалось всего три дня). Отметим основные положения закона. Первое: вводились налоги на экспорт углеводородов [47] . Впервые в аргентинской истории власти покусились на доходы (в том числе природную ренту) нефтяных компаний. Второе: исполнительная власть получила право устанавливать контроль над ценами на основные товары и коммунальные услуги, и с этой целью правительство приступило к переговорам о пересмотре условий 64 контрактов с частными компаниями, предоставляющими данные услуги. И главное – был положен конец более чем десятилетнему паритету аргентинского песо и доллара США. Тем самым прекращал свое существование принцип «конвертируемости» (валютного регулирования), служивший одной из опор неолиберальной модели, козырной картой в экономической игре властей Аргентины в 90-е годы прошлого века.

Отказ от «конвертируемости» вписывался в широкий международный контекст того времени. Как отмечала О.В. Буторина, в начале нового столетия «большинство успешных развивающихся стран и стран с переходной экономикой «переболели» привязкой национальных валют к доллару и перешли к плавающим курсам». И далее: «С учетом малой глубины их финансовых рынков (и, следовательно, высокой подверженности конъюнктурным колебаниям) следует признать, что переход к плавающим курсам является настоящим достижением макроэкономической политики»320.

Нельзя сказать, чтобы выход Аргентины из режима «конвертируемости» был хорошо продуман и организован. Вначале кабинет Э. Дуальде установил два параллельных курса песо по отношению к доллару: коммерческий (фиксированный) 1,4:1 – для внешней торговли, а для других операций – плавающий, который моментально «оторвался» от коммерческого и к середине 2002 г. достиг соотношения 3,6:1. В результате сами реалии хозяйственной жизни заставили правительство отказаться от принципа двух курсов и пустить песо в свободное плавание.

Неудивительно, что принятая радикальная мера встретила резкое осуждение авторов и адептов режима «конвертируемости». Так, К. Менем назвал девальвацию «тяжелейшей стратегической ошибкой» и предрек, что она будет означать «смертельный удар по экономической стабильности и международным позициям страны». Не менее категоричной была газета «Амбито финансьеро» – орган аргентинского «большого бизнеса»: «У нас нет больше финансовой системы… Это верх абсурда»321. Но каковы были реальные социально-экономические последствия девальвации?

Во-первых, в пересчете на доллары произошло резкое сокращение доходов основной массы населения. Средняя заработная плата работавших по найму составляла к началу 2002 г. порядка 580 песо (долларов), а вскоре после девальвации этот показатель, оставшись почти неизменным в национальной валюте, упал до 160 дол. США. В результате имело место падение покупательной способности большинства аргентинцев, сужение внутреннего рынка для многих товаров, в первую очередь эластичных по спросу, т. е. тех, сбыт которых подвержен сильным колебаниям в зависимости от уровня доходов потребителей (товары длительного пользования, недвижимость, предметы роскоши и т. д.). Особенно сильно сократился спрос на импортные изделия, поскольку цены на них в песо существенно возросли. В этих условиях правительству не оставалось ничего иного, как сдерживать рост цен на продукты питания, энергоресурсы, товары массового спроса, а также заморозить тарифы на коммунальные услуги.

Во-вторых, в результате девальвации одни бизнес-структуры выиграли, а другие проиграли. В числе первых оказались компании, работавшие преимущественно на экспорт и получавшие основные доходы в долларах. В числе вторых – фирмы-импортеры, а также компании, ориентированные исключительно на внутренний рынок. Изменение правил игры в результате девальвации не замедлило сказаться на показателях внешней торговли: при сохранении и начале роста экспорта произошло обвальное сокращение импорта (с 20,3 млрд дол. в 2001 г. до 9,0 млрд дол. в 2002 г.).

Образование огромного положительного сальдо во внешней торговле (в размере 16,7 млрд дол. в 2002 г.) в сочетании с прекращением выплат по основной части задолженности позволило правительству Э. Дуальде заблокировать тенденцию к сокращению валютных резервов и получить некоторую передышку для выработки и осуществления антикризисной стратегии. Основные усилия кабинета теперь могли быть направлены на достижение макроэкономической и макросоциальной стабилизации и – на этой базе – преодоление глубокого и многовекторного кризиса, охватившего все основные стороны жизни аргентинского общества.

В середине января правительство приступило к выработке Национального стратегического производственного плана, ставшего квинтэссенцией новой модели экономического развития. Приведем ключевые идеи плана: 1) аграрный сектор – локомотив развития, который сдвинет с места всю аргентинскую экономику и потянет за собой основные производственные цепочки; 2) промышленность своей продукцией должна занять место импортных товаров (утративших конкурентоспособность из-за удешевления песо); 3) наиболее конкурентоспособные отрасли хозяйства активизируют борьбу за внешние рынки, учитывая растущий спрос на ряд аргентинских товаров, прежде всего продовольственных. Центральной стратегической задачей новой администрации, как это формулировал сам

Э. Дуальде, было покончить с « финансизмом», который «душил» хозяйственную систему, и отдать безусловный приоритет развитию реального сектора экономики322. В целях придания дополнительного импульса промышленному развитию было образовано новое министерство производства, которое возглавил крупный и национально ориентированный предприниматель Хосе Игнасио де Мендигурен.

Одной из главных задач было поощрение экспорта, в первую очередь промышленных изделий. Поскольку основные статьи аргентинского вывоза (зерновые, энергоносители, минеральное сырье) пользовались устойчиво высоким спросом и не нуждались в особой государственной поддержке, то властные структуры озаботились положением дел с готовой продукцией. В министерстве экономики составили список 97 приоритетных товаров, зарекомендовавших себя на мировых рынках, имевших хорошие коммерческие перспективы, но для дальнейшей экспансии нуждавшихся в помощи официального Буэнос-Айреса. По каждому из этих товаров были определены необходимые действия для их глобального позиционирования. В частности, усилиями министерства иностранных дел для 57 аргентинских товаров, включенных в Генеральную систему преференций, был открыт рынок США. Другой пример. Аргентине удалось заключить соглашения с Мексикой и Чили, которые позволили начать экспорт автомобилей аргентинского производства в эти страны. Положительные последствия указанных договоренностей трудно переоценить, поскольку они помогли восстановить одну из важнейших отраслей индустрии, понесшую колоссальные убытки в результате кризиса и падения внутреннего платежеспособного спроса.

Привлекала внимание та оперативность, с которой действовали власти. Уже в конце января 2002 г. в Китай отправилась совместная делегация предпринимателей Аргентины и Бразилии. Это была первая зарубежная бизнес-миссия двух стран, ставшая новой формой сотрудничества главных членов МЕРКОСУР. Поистине новаторский характер носил и торговый договор с Индией, благодаря которому порядка 500 аргентинских товаров стали поступать в эту крупнейшую азиатскую державу323. Правительство Э. Дуальде включило реальные механизмы господдержки местных товаропроизводителей, позволившие им закрепиться на новых рынках.

3 февраля 2002 г. министр экономики Хорхе Ремес Леников (известный критик неолиберализма) обнародовал новые решения в экономической области, дополнявшие уже принятую и озвученную программу:

♦ «песификацию» (перевод из долларов в песо) подавляющего большинства уже выданных кредитов, займов, банковских депозитов, а также заключенных контрактов и тарифов на коммунальные услуги;

♦ резервирование за государством права устанавливать максимальный уровень тарифов и цен на товары первой необходимости, в том числе горючее и медикаменты; достижение договоренности с хозяевами сетей супермаркетов о стабильных ценах;

♦ ликвидацию субсидий для экспортеров (которые и без того сильно выиграли от девальвации песо);

♦ по достижении экономической стабилизации – начало переговоров с МВФ и другими многосторонними организациями и банками о предоставлении финансовой помощи, необходимый объем которой оценивался в 15 млрд дол.

Кроме того, давалось традиционное (и чаще всего невыполняемое) обещание ликвидировать бюджетный дефицит.

План Э. Дуальде – X. Ремес Леникова многими аналитиками и в Аргентине, и за рубежом был встречен скептически. «Никто, – вспоминал Э. Дуальде, – за этот план не давал ломаного гроша. Более того, говорили, что у правительства вообще нет никакого плана»324. Оценивая правительственную программу, газета «Уолл-стрит джорнал» характеризовала планируемые меры как «безумные» и сравнила Аргентину с «банановыми республиками»325. Глубокие сомнения в успехе политики перонистов выразил бывший директор-распорядитель МВФ Мишель Камдессю, заявивший, что девальвация не даст желаемого эффекта326. В мировой прессе появилось несметное количество материалов алармистского толка, в которых выдвигались самые экзотичные идеи о будущем Аргентины. Точнее говоря, утверждалось, что у страны нет никакой перспективы. «Исчезновение Аргентины идет своим курсом», – писала мадридская «Эль Пайс»327, а парижская «Либерасьон» утверждала, что банки-кредиторы готовы в счет погашения долгов получить часть аргентинской территории, в частности в Патагонии328. Наряду с этим указывалось (и вполне справедливо), что предложенный план действий не предусматривал проведения структурных реформ, необходимых аргентинской экономике, а потому носил поверхностный характер и не затрагивал основные проблемы, приведшие к кризису. Весь план, писал, например, испанский экономист Роберто Веласко, – это «монетаристская алхимия»329. Но нужно учитывать следующее обстоятельство: план принимался в пожарном порядке и был призван не реформировать экономику, находившуюся в коматозном состоянии, а всего лишь предотвратить ее дальнейшее сползание в пропасть. И уже одно это сделать было не просто.