Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

– Ты сумела заинтересовать меня, женщина-мать. Твоя история жизни показалась мне самой любопытной из всего, что я слышал до сих пор, а я, поверь, многое слышал на своем веку. Складывая вместе истории жизни всех встреченных мной созданий – обобщая и сплавляя их в горниле моего могучего разума – я создаю истинный образ окружающего нас мира, находящегося в последней стадии своего существования.

В ярости Яттмур вскочила на ноги.

– Сейчас я сброшу тебя с твоего дурацкого насеста, наглая рыба! – воскликнула она. – Это все, что ты собирался мне сказать, когда прежде предлагал помощь?

– А вот и нет, потому что я могу сказать тебе гораздо больше интересных вещей, глупая маленькая самка человека. Я говорю так, потому что твоя беда, на мой взгляд, настолько невелика, что для меня как будто бы и не существует вовсе. В своих странствиях мне уже доводилось встречать на своем пути такого рода созданий, разумных сморчков, и хотя они необыкновенно умны, у них все же есть несколько уязвимых мест, которые мой разум сразу же смог обнаружить.

– Прошу тебя, Содал, быстрее говори, что можно сделать.

– Тебе я могу посоветовать только одно: если твой муж Грин требует, чтобы ты отдала ему вашего сына, ты должна ему повиноваться.

– Но я не могу это сделать!

– Ха, но ты все-таки должна поступить так. Другого пути нет. Подойди поближе ко мне, и я объясню тебе, почему ты должна так поступить.

План дельфина Яттмур совсем не понравился. Однако за высокопарностью, заносчивостью и помпезностью рыбы лежала непоколебимая уверенность в своих силах; уже сам тот небрежный вид, с которым он выцеживал слова своего плана, словно пережевывая их, уже одно это делало их неопровержимыми; поэтому Яттмур прижала к себе Ларена изо всех сил и, наконец, согласилась.

– Но я не могу пойти в пещеру и сама отдать ему ребенка, – заявила она.

– Тогда прикажи своим толстопузым привести сюда твоего мужа, – предложил дельфин. – И поторопись. Я странствую под звездой моей Судьбы, планам которой очень мало дела до творящихся с тобой столь незначительных бед.

Над горой разнесся глухой удар грома, словно бы некое верховное и могущественное существо поставило точку, согласившись со словами дельфина. Яттмур в волнении подняла лицо к солнцу, вокруг которого все еще трепетали огненные крылья, потом повернулась и двинулась переговорить с толстопузыми.

Толстопузые нежились в мягкой грязи, обнявшись и болтая. Когда Яттмур появилась во входе в пещеру, один из толстопузых взял в руку пригоршню земли и камешков и бросил в нее.

– Раньше бывало, ты не ходила к нам в пещеру, никогда не входила в пещеру, или не хотела входить в пещеру, а теперь ты ходишь к нам, жестокая нижняя леди, но теперь уже слишком поздно! Тот странный человек из племени бери-тащи теперь у тебя в друзьях, но он плохой и мы не хотим с ним знаться. Бедные толстопузые щепки не хотят, чтобы ты к нам сюда ходила – или они попросят милых острозубых богов разорвать тебя острыми зубами на куски.

Яттмур остановилась на пороге пещеры. Злоба, разочарование, непонимание, все разом поднялось в ней.

– Если вы думаете, что со мной можно так говорить, то ваши беды только начались. Знаете, а я ведь хотела быть вам другом.

– Ты виновата во всех наших бедах, во всем, что случились с нами! Быстро, уходи от нас прочь!

Яттмур попятилась, потом повернулась и зашагала к пещере, в которой лежал Грин, слыша, как за ее спиной кричат ей что-то вслед толстопузые. О чем они кричали и каким был их тон, оскорбительным или извиняющимся, она так и не разобрала. В небе блеснула молния, отбросив на камни ее быструю тень. На ее руках завозился ребенок.

– Лежи тихо! – быстро приказала она, укладывая его у подножия валуна дельфина. – Он тебя не обидит.

Грин лежал у задней стены пещеры, там же, где Яттмур последний раз видела его. Отблеск молнии пробегал по коричневой маске, в которую было заключено его лицо и в расселинах которой блестели его глаза. Она видела, что Грин смотрит на нее, хотя при ее появлении он даже не двинулся с места.

– Грин!

Он ничем не показал, что слышит ее слова, не пошевелил ни рукой, ни ногой.

Дрожа от напряжения, разрываясь между ненавистью и любовью к своему мужу, в нерешительности она наклонилась к нему. Когда у входа в пещеру блеснула молния, она взмахнула рукой перед глазами, словно бы для того, чтобы отогнать молнию прочь.

– Грин, я принесла тебе ребенка. Ты можешь взять его, если хочешь.

Голова Грина пошевелилась.

– Выйди на свет – я оставила Ларена снаружи; здесь, в пещере, слишком темно.