Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

Грин в ярости повернулся к Вэгги.

– Ты видишь, как она обращается со мной, Вэгги! Ты не должен оставаться с ней – откажись от такого вождя! Либо мы уйдем вдвоем, либо уйдет она.

– Той всегда была добра ко мне, – глухо отозвался Вэгги, старательно избегая участия в споре. – Я не хочу оставаться один.

Мгновенно уловив настроение Вэгги, Той поторопилась этим воспользоваться.

– В племени не должно быть споров, иначе племя погибнет. Таков Путь. Либо Грин, либо я должны уйти, и вы должны решить, как тому быть. Сейчас каждый должен будет сказать свое слово. Говорите, те кто хочет, чтобы я ушла из племени, а Грин остался.

– Это несправедливо! – выкрикнула Поили, после чего наступила тяжкая тишина. Никто больше не подал за Грина свой голос.

– Грин должен уйти, – прошептала Дрифф.

Грин вытащил из-за пояса нож. Мгновенно вскочив на ноги, Вэгги выхватил свое оружие. Позади него Мэй сделала то же самое. Еще через несколько мгновений против Грина стоял ряд вооруженных людей с ножами наготове. Только Поили не двинулась с места.

Лицо Грина исказилось.

– Отдайте мне обратно мое стекло, – проговорил он, протянув к Той руку.

– Стекло теперь наше, – ответила Той. – Мы сумеем сотворить маленькое солнце и без твоей помощи. Уходи прочь, пока мы не убили тебя.

Грин по очереди заглянул в лица своих соплеменников в последний раз. Потом резко повернулся и молча зашагал прочь.

Чувство обиды и поражения душили его. Его будущее было безысходным. Остаться одному в Великом Лесу было очень опасно; здесь, в Безлюдье, одиночество могло означать только верную гибель. Если бы он сумел вернуться обратно в срединные слои Леса, он мог бы надеяться отыскать там другие человеческие существа, другое племя, и присоединиться к нему. Но даже там племена людей были чрезвычайно редки и боялись всего на свете. Даже если бы ему удалось найти других людей и присоединиться к ним, перспектива провести всю жизнь с чужими людьми совершенно не вдохновляла Грина.

Безлюдье было далеко не тем местом, где возможно было слепо бродить, переживая свое поражение и обиду. Уже через пять минут после своего изгнания из племени Грин пал жертвой растительного существа.

Не глядя под ноги, он спустился вниз в русло некогда протекавшего здесь ручья, теперь пересохшего. Дно, а теперь низина, были усыпано гравием и галькой, среди которой высились и более крупные валуны, некоторые из которых размерами превышали самого Грина. Здесь почти ничего не росло, за исключением травы-осоки, с острыми словно бритва краями.

Мало обращая внимания на окружающее, Грин медленно брел по дну пересохшего ручья, петляя между валунами, когда нечто упало на его голову – нечто легкое и почти незаметное.

Уже несколько раз Грин с отвращением видел похожее на выпершее из головы и застывшее мозговое вещество, этот коричневый пористый гриб, паразитирующий на различных живых созданиях. Это создание представляло собой мутировавший гриб-сморчок. За прошедшие миллионы лет сморчок изыскал для себя новые способы добычи пропитания и размножения.

Почувствовав, что его макушки что-то коснулось, несколько мгновений Грин стоял неподвижно, трепеща от осознания того, что на его голове что-то есть. Потом он поднял руку, но тут же уронил ее снова. Его голова онемела и словно бы похолодела.

В конце концов он присел к одному из валунов, опершись о него спиной и обратившись лицом в ту сторону, откуда только что пришел. Он сидел в глубокой тени, его овевала прохлада; далее от него пересохшее русло ручья было залито ярчайшим солнечным светом, на фоне которого расстилающаяся во все стороны растительность казалась картиной, нарисованной безжизненными зеленой и белой красками. Грин остановившимся взглядом смотрел на зелень, пытаясь вынести какой-то смысл из движения пятен тени и света.

Смутно он осознавал, что все это так и останется на свете после того как он умрет – что с его смертью жизнь здесь даже немного улучшится, после того как вещества его тела пойдут на пропитание здешних обитателей: для этих растений и животных окажется удачей то, что ему не суждено будет Подняться к Вершинам подобающим образом, как это было заведено его предками; вокруг него не будет никого, кто сможет позаботиться о его душе. Жизнь так коротка и в конце концов, что он такое? Ничто!

– Ты человек, – проговорил незнакомый голос. То был призрачный голос, голос беззвучный, голос, которому не было необходимости выражать свои мысли звуками обычных слов. Подобный звучащей в пыльном подвале арфе, этот голос глухо звенел в каком-то дальнем уголке его головы.

В своем теперешнем состоянии Грин уже ничему не удивлялся. Спиной он опирался о камень; тени по сторонам окутывали его и окружающее; его тело было обычным природным веществом, переходящим материалом; почему бы в его голове не открыться какому-то чужому голосу, гармонично отзывающемуся его мыслям?

– Кто это говорит? – лениво переспросил он.

– Ты можешь называть меня гриб-сморчок. Я теперь буду жить с тобой. И никогда не оставлю тебя.