Перед закрытой дверью

Софи не несется, как ветер, она скользит, словно лезвие конька по зеркальной ледяной поверхности. Она прочно стоит на земле, которой по праву владеет, и Софи не нужно особых прав, чтобы передвигаться по ней, укрытой английским газоном, орошенной дождевальными установками, украшенной редкими сортами садовых цветов. Внезапно из ниоткуда выныривает белый призрак, неожиданно оборачивающийся самой Софи, и остается лишь надеяться, что она не слишком быстро возвратится в это никуда и Райнер надеется, потому что она требуется ему для вдохновения. Он как раз теперь застрял на том месте, где смерть в пруду закрывает мертвому ребенку лицо матросской бескозыркой. Получается как у Тракля, но сходство весьма отдаленное. Он пытается быть грубым, чтобы скрыть собственную мягкость по отношению к Софи, и приказывает ей опуститься на траву газона, составляющую ее собственность. Вообще-то он играет не по правилам, она могла бы ему сказать: кто чем владеет, тот тем и командует. И все же она подчиняется.

В доме располагается общество — в воздушных и парчовых платьях, в вечерних костюмах — и предпринимает попытки общения. Это все люди предприимчивые, и предпринимают они весьма многое, как говорит само их наименование. Иногда они в состоянии понять шутку. Они любят партию в гольф или верховые прогулки в Криау. Из дома доносятся едва слышные звуки фокстрота, под который движутся вперед-назад пастельные цветовые пятна — женские фигуры. Они то шмыгают торопливо, то ползут напролом, подобно бульдозерам, сметая все в стороны, и слуги с подносами бросаются от них врассыпную; если они будут работать честно и добросовестно, то в этом доме им гарантировано надежное место, им не грозит увольнение.

Платья прекрасны, смотреть на них — одна радость, даже с расстояния, на котором в данный момент находится Райнер, и он говорит, что ему совершенно не хочется идти внутрь, потому что снаружи лучше постигаешь общественные формы, ведь при этом воспринимаешь больший фрагмент картины. И все же подобным формам в литературе не место, потому что они уже существуют и их не нужно придумывать, а поэтическое искусство живет исключительно за счет фантазии. Разноцветные пятна, увенчанные женскими головками, есть всего лишь огромные разноцветные пятна, — ни на что иное они не похожи, — пятна выделяются на хрустальном фоне, сверкают украшения, переливаясь, как пена на волне. Райнер глазеет на них со своей позиции, которая, естественно, располагается не на улице, а в парке. Однако и это расположение относительно неестественно, так как данный человек пребывает большей частью во внутренних помещениях, тщательно оберегаемых от улицы и суеты. Там не встретишь плебеев, и стильная обстановка царит у Софи в ее девичьей комнате. «Когда я говорю о девичестве, то именно это и имею в виду, потому что ты еще не стала женщиной, Софи, однако необыкновенная острота ощущений возрастет непомерно, когда ты наконец-то станешь ею, при прямом моем содействии, разумеется. Это будет подобно вспышке, взрыву, но не станет осквернением, что, к сожалению, нередко имеет место среди заурядных людей, когда мужчина дурак дураком, а женщина не так красива, как ты».

Софи никогда не приходило в голову, что тело ее пригодно для занятий чем-либо иным, кроме спорта, такого она никак не предполагала. «Быть может, существует что-то иное, мне пока неизвестное, но что это может быть? Никак не догадаюсь, но уверена, что это что-то ненужное, я не ощущаю, чтобы мне этого недоставало, а значит, и заниматься ничем таким не собираюсь». Впрочем, Софи достаточно часто занимается вещами совершенно ненужными. В комнате ее висят фотографии в рамочках: Софи в трехлетнем возрасте, а здесь ей уже четыре, она в красивых, сшитых с большим вкусом платьицах на собственном земельном участке или на фоне огромных отелей в Сент-Морице. Впечатление безумно эстетическое, она любит рассматривать эти фотографии, ведь от них веет гармонией, которая куда-то ушла, Софи не знает куда, но и не пытается ее вернуть, потому что в последнее время ощущает некоторую потребность в грязи и скверне, что является полной противоположностью гармонии. Грязь должна заявить о себе с большим размахом, ибо все, что предпринимает Софи, должно быть стильным и впечатлять. Уж делать — так делать. Никакого сравнения с мелкотравчатым Райнером-подсвинком, который грязь производит мелкими катышками, да и ту сводит на нет, треща без умолку, покуда распоследняя кучка дерьма не превратится у него в золото, и тогда все это только на помойку годится, кому такая грязь нужна. В виде золота — что от нее проку? Почему бы не вываляться в ней досыта, пока не затошнит, осознанно отказавшись от пресуществления ее в литературу? Достаточно самому знать, что вывалялся в дерьме, разве обязательно сообщать об этом всем и каждому? Может быть, описание грязи для Райнера важнее, чем сама грязь? Скучища какая.