Перед заморозками

Линда не переставала удивляться своему отцу. Или, вернее сказать, она не переставала удивляться тому, что каждый раз удивляется — как может он, с его твердыми привычками, быть таким переменчивым? Вот и сейчас она удивилась, когда увидела, как он появился в холле Раннесхольмского замка и направился к ней. Он же устал, подумала она, устал, раздражен и встревожен. И, несмотря на все это, явно в духе. Он опустился на диван рядом с ней и рассказал какую-то дурацкую историю, как он однажды забыл в ресторане перчатки, а ему в качестве возмещения предложили сломанный зонтик. Он что, тронулся, что ли, подумала она. Но потом отец пошел в туалет, а подошедший Мартинссон сказал, что да, отец очень даже в духе — скорее всего, по поводу того, что его дочь вернулась в родной город. Когда отец вернулся, Мартинссон тут же попрощался и ушел. На этот раз отец плюхнулся на диван так, что старые пружины застонали. Она рассказала, что видела Стена Видена.

— Он держится потрясающе, — сказал он, когда она замолчала. — Он напоминает Рюдберга — тот тоже спокойно ждал конца. Я склонен думать, что это особая милость, на которую можно только надеяться — человек в решающие минуты оказывается сильнее, чем кто-либо, да и он сам, мог ожидать.

Несколько полицейских с грохотом тащили ящики с каким-то криминалистическим оборудованием. Потом опять все стихло.

— Как идут дела? — осторожно спросила Линда.

— Плохо. Вернее, медленно. Чем страшнее преступление, тем сильнее нетерпение, хотя именно в таких случаях терпение необходимо больше всего. Я знал одного полицейского в Мальмё, его звали Бёрч, он всегда сравнивал работу следователя с работой хирурга. Во время сложной операции нетерпению места нет. Нужно время, спокойствие — и, главное, терпение. Так же и у нас. Бёрч тоже погиб. Утонул в лесном озере. Купался, судорога, и некого было позвать на помощь. Что ему там было делать, в этом озере? Надо было думать, прежде чем лезть в холодную воду… так многие скажут, но его не вернешь. Люди все время мрут. А, глупости это все. Ясное дело, люди постоянно рождаются и умирают, только это яснее видишь, когда стоишь первым в очереди. Отец умер, и я оказался в первых рядах.

Он замолчал и посмотрел на свои руки. Потом повернулся к ней. Он улыбался.

— Что ты спросила?

— Как идут дела.

— Ни следа, ни мотива, ни преступника. Мы понятия не имеем, кто был в этой лачуге.

— И что ты предполагаешь?

— А вот этот вопрос ты не должна задавать никогда. Никогда не спрашивай про то, что я предполагаю — только про то, что я знаю или о чем я догадываюсь.

— Мне же интересно.

Он демонстративно вздохнул:

— Ну хорошо, для тебя сделаю исключение. Я предполагаю, что Биргитта Медберг случайно, бродя по своим старым пилигримским тропам, заблудилась и наткнулась на эту хижину. И тут кто-то либо со страха, либо от ярости набросился на нее и убил. Но расчленение трупа усложняет дело.

— Нашли тело?

— Сейчас прочесывают озеро драгой. Собаки рыскали по всему лесу. Пока ничего. На все это требуется время.

Он приподнялся на диване, как будто ему уже надо было спешить.

— Судя по твоему виду, у тебя тоже есть что мне рассказать.

Линда передала ему содержание своих бесед с шахматистом и Маргаретой Ульссон и рассказала о доме за церковью в Лестарпе, стараясь не упустить ни одной детали.

— Слишком многословно, — дав ей закончить, наставительно сказал он. — Все то же самое можно было рассказать намного короче.

— Я работаю над этим, — нетерпеливо сказала Линда, — ты понял хоть что-то из того, что я сказала?

— Да.

— Значит, по крайней мере за содержание мне зачет поставят.

— «У» с минусом, — сказал он.

— Что это еще за «У» с минусом? — удивилась она.

— Почти удовлетворительно. Когда я учился в школе, «У» с минусом была самая низкая из положительных оценок. Дальше шла «Н» — неудовлетворительно.

— Как по-твоему, что мне теперь делать?

— Перестать метать икру. Ты же не слушаешь, что я говорю. Биргитта Медберг угодила в эту историю, потому что сделала ошибку. Ошибку, приобретшую чуть ли не библейские масштабы. Выбрала не ту дорогу. Все христианство состоит из дорог — правильных и неправильных, узких и широких, извилистых и обманчивых. Биргитте Медберг, если я правильно рассуждаю, просто жутко не повезло. И в этом случае исчезают все мыслимые причины для опасений, что и Анна угодит в такую же историю. Конечно, какая-то связь между ними есть, если верить дневнику. Но сейчас это нам ничего не дает.

В холле появились Анн-Бритт Хёглунд и Лиза Хольгерссон. Они куда-то спешили. Лиза дружелюбно кивнула Линде, Анн-Бритт, похоже, вообще ее не заметила. Курт Валландер поднялся с дивана.

— Езжай домой, — сказал он.

— Ты была бы очень нужна нам уже сейчас, — сказала Лиза Хольгерссон, — но платить пока нечем. Когда ты приступаешь?

— В следующий понедельник.

— Очень хорошо.