Перед заморозками

— Вы же только недавно встретились, после стольких лет. К тому же Анна всем и каждому рассказывает все по-разному. Она без конца врет.

— Врет?

— Я хотела тебя предупредить, но потом подумала, что лучше будет, если ты сама это обнаружишь. Она типичная мифоманка. Может выдумать все, что угодно.

— Когда мы дружили, она такой не была.

— Люди меняются, не так ли?

Последний комментарий был явно ироничным.

— Я ее терплю, потому что в ней много и хорошего. Она веселая, обожает детей, всегда готова помочь. Но когда она начинает рассказывать свои истории, я ее не принимаю всерьез. Ты даже не знаешь, к примеру, что вы с ней праздновали Рождество в прошлом году.

— Я же была в Стокгольме.

— Она сказала, что ездила тебя навестить. Что вы даже ездили с ней в Хельсинки.

— Никуда мы не ездили!

— Конечно, не ездили. А она говорит, что ездили. Попросту — врет. Зачем, ума не приложу. Может быть, это своего рода болезнь. Или, может быть, жизнь кажется ей настолько скучной, что она предпочитает выдумать для себя иную действительность.

Линда долго молчала.

— Значит, ты думаешь, что всю эту историю с отцом в Мальмё она выдумала?

— Убеждена. Это очень характерно для нее — внезапно найти отца, который наверняка давно умер.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Думала, ты заметишь сама.

— Так ты считаешь, с Анной ничего не случилось?

Зебра весело на нее посмотрела.

— Что? Она и раньше исчезала. Появится, когда появится. И расскажет какую-нибудь фантастическую историю.

— Она что, вообще правду не говорит?

— Мифоманы, чтобы ложь была правдоподобной, лгут так, что их ложь наполовину, а то и больше, правда. Тогда это проходит, и мы верим. Пока не поймем, что лжец живет в ином мире — от начала и до конца придуманном им самим.

Линда недоверчиво покрутила головой.

— А ее учеба?

— Не верю ни на грош.

— А откуда у нее деньги?

— Этот вопрос я себе тоже задавала. Может быть, мошенничает? Вполне может быть. Но я не знаю.

Малыш в песочнице позвал мать. Линда проводила Зебру взглядом. И не только Линда — проходивший мимо мужчина тоже обернулся. Линда думала над словами Зебры. Это объясняет многое, но не все. Хотя, конечно, причин для тревоги меньше, и к тому же противно, что Анна меня обманула. Что это за история с поездкой в Хельсинки? Мне это не нравится, но это и в самом деле объясняет многое.

— Это объясняет многое! — произнесла она вслух.

Подошла Зебра:

— Что ты сказала?

— Я ничего не сказала.

— Ты сидишь и в полный голос разговариваешь сама с собой. Даже в песочнице слышно.

— Просто я потрясена.

— Так ты ничего не замечала?

— Нет. Но теперь я понимаю.

— Мне кажется, тебе надо ей сказать, как ты волновалась. Что до меня, то в один прекрасный день я не выдержу. Просто категорически потребую, чтобы она прекратила врать. И тогда она перестанет со мной дружить. И будет всем врать, как скверно я с ней обошлась.

Мальчику надоело играть в песке. Они сделали несколько кругов по парку.

— Сколько тебе еще дней осталось? — спросила Зебра.

— Шесть. Потом я начинаю работать.

Попрощавшись, Линда пошла в центр и взяла в банкомате деньги. Она была очень экономна и боялась в один прекрасный день оказаться на мели. И здесь я в отца, подумала она. Мы оба экономны, чтобы не сказать скупы.

Она пошла домой, прибралась в квартире и позвонила в квартирное бюро, где ей в свое время обещали подыскать квартиру. С нескольких попыток ей удалось найти чиновника, занимающегося ее делом. Она спросила, нельзя ли переехать раньше, чем планировалось, и получила отрицательный ответ. Она легла на постель и стала размышлять над тем, что ей поведала Зебра. Тревогу за Анну как рукой сняло, но осталось неприятное чувство — как же она не смогла ее раскусить? А как, с другой стороны, она могла это сделать? Как вообще обнаружить, что человек врет? Не о чем-то невероятном, а о самых обычных, будничных вещах?

Она встала, пошла в кухню и позвонила Зебре.

— Я была настолько потрясена, что забыла тебя спросить — что ты там сказала в самом начале, что она верующая?

— Поговори с ней сама, когда она вернется! Анна верит в Бога.

— Какого Бога?

— Христианского. Иногда ходит в церковь. Во всяком случае, она так говорит. Но то, что она молится, — это точно. Я несколько раз заставала ее — стоит на коленях и молится.

— А ты не знаешь, к какой общине она принадлежит? Или это, может быть, какая-нибудь секта?

— Нет. А разве она принадлежит к какой-нибудь общине?

— Откуда я знаю. А вы много об этом говорили?

— Она много раз пыталась начать разговор. Но я ее останавливала. У меня с Богом никогда не было особо теплых отношений.

В трубке послышался дикий рев.

— Ну вот, стукнулся обо что-то. Пока.

Линда снова легла, уставясь в потолок. Что она знает о людях? Она подумала об Анне — совершенно, как оказалось, незнакомый ей человек. Потом увидела перед собой Мону — голую, расхристанную, с бутылкой водки. Линда резко села в постели. Одни психи вокруг. Все, кроме папы. Вот кто совершенно нормален.

Она вышла на балкон. Все еще было жарко. Все, хватит, решила она. Больше я про Анну не думаю. Буду просто наслаждаться хорошей погодой.