Перед заморозками

В гневе она ушла из дома матери. Это было ранней весной, в канавах и на клумбах еще лежал снег, дул резкий ветер с пролива. Она шла по улице, длиннющей Регеменстгатан, к выезду из города. Где-то по дороге она заблудилась. У нее была та же привычка, что и у отца, — на ходу смотреть только под ноги. Так же, как и он, она постоянно натыкалась на фонарные столбы и стоящие у обочины автомобили. Почему-то она оказалась на переброшенном через автомагистраль виадуке. Сама не зная как и почему, она забралась на парапет и стояла там, покачиваясь от ветра. Она смотрела вниз на мчащиеся машины, их взрезающие темноту мощные фары. Как долго она так стояла, она не могла бы сказать. Это было как последнее приготовление, она даже не чувствовала страха или жалости к себе. Она просто стояла и ждала, когда же наконец тяжкая усталость и холод заставят ее шагнуть в пустоту.

Вдруг она почувствовала, что кто-то стоит позади нее, или, вернее, рядом с ней, и обращается к ней тихим голосом. Это была женщина, молодая женщина с почти детским лицом, скорее всего, не намного старше ее. На ней была полицейская форма. Подальше на мосту стояли две полицейские машины с включенными мигалками. Но рядом с ней была только эта молодая женщина-полицейский с совершенно детским лицом. Где-то угадывались люди, они ждали, они возложили ответственность за судьбу этой стоящей на парапете идиотки на молодую девушку, почти девочку, почти ее ровесницу. Она сказала, что ее зовут Анника, что она просит Линду только об одном — сойти с парапета; там, внизу, решения своих проблем она не найдет. Линда отказалась, ей почему-то казалось, что она обязана защищать свое решение. Но Анника не сдавалась, она казалась совершенно спокойной, как будто терпению ее не было конца. Когда Линда наконец сошла с парапета и заплакала от разочарования, которое было скорее облегчением, чем разочарованием, Анника тоже расплакалась. Они стояли обнявшись. Линда сказала, что не хочет, чтобы об этом узнал отец, он тоже полицейский. Матери тоже лучше не знать, но прежде всего — не сообщать отцу. Анника пообещала — и сдержала слово. Много раз Линда собиралась найти ее, много раз она снимала трубку, чтобы позвонить в полицию в Мальмё, но что-то каждый раз ее останавливало.

Она поставила снимок назад на полку, подумала про убитого полицейского и легла. С улицы доносились звуки ссоры. Она вдруг подумала, что скоро ей придется ввязываться в такие склоки, разнимать и успокаивать дерущихся. Неужели она к этому стремится? Особенно сейчас, когда реальность пробилась сквозь все запоры и швырнула на дорогу тело убитого где-то к юту от Энчёпинга полицейского?

Она почти не спала в эту ночь. Утром ее разбудила Кристина — она спешила на работу. Она была во всех отношениях полной противоположностью брату. Высокая, худощавая, с острым лицом, она говорила подчеркнуто громким голосом — отец часто пародировал этот голос. Но Линде она нравилась. В ней была какая-то естественная простота, нежелание что-либо усложнять. И здесь она отличалась от брата — тот повсюду видел проблемы. В личной жизни эти проблемы оказались неразрешимыми, а на работе он бросался на каждое новое дело, как рассвирепевший медведь.

Еще не было девяти, когда Линда поехала в Арланду[2] — хотелось побыстрее улететь. На первых страницах газет крупными буквами сообщалось об убийстве полицейского. Ей удалось попасть на двенадцатичасовой рейс на Мальмё. Из Стурупа[3] она позвонила отцу, и он за ней приехал.

— Весело было? — спросил он.

— А ты как думаешь?

— Не знаю. Меня там не было.

— Мы говорили об этом ночью, если ты помнишь.

— Конечно, помню. Ты была не особенно вежливой.

— Я устала и расстроилась. Убили полицейского. Праздник испортили. Радоваться нечему.

Отец кивнул, но ничего не сказал. Он высадил ее на Мариагатан.

— Как дела с этим садистом?

Он поначалу не понял.

— Ну, с этим живодером? Горящие лебеди?

— Думаю, что кто-то просто хотел порезвиться. В окрестностях озера живет довольно много народу. Кто-то да увидел бы, если бы такое было на самом деле.

Курт Валландер поехал в полицию. Поднявшись в квартиру, Линда заметила у телефона записку от отца — накануне звонила Анна и продиктовала следующие слова: Позвони мне. Очень важно. Далее следовал комментарий отца, но Линда не сумела расшифровать его почерк. Она позвонила отцу по прямому номеру.

— Почему ты мне не сказал, что звонила Анна?

— Забыл.

— А что ты здесь написал?

— Мне кажется, она была очень взволнована.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал. Она была взволнована. Лучше всего, если ты ей позвонишь.

Линда набрала номер Анны. Сперва было занято, потом никто не ответил. Она подождала немного и позвонила еще раз — безрезультатно. В семь часов вечера, когда они с отцом поужинали, она накинула куртку, дошла до Анны и нажала кнопку звонка. Как только дверь отворилась, Линда поняла, что отец был прав. Анну было не узнать — лицо переменилось, глаза беспокойно бегали. Она втащила Линду в квартиру и захлопнула дверь.