Читаем Перед занавесом полностью

И вот наступил день, когда он решился. Он отправился на остановку маршрутного такси, никому ничего не сказав; только оставил домашним коротенькую записку на местном наречии, чтобы его не ждали ни к обеду, ни к ужину, что он уезжает далеко. Сев на переднее сиденье, он терпеливо ждал, пока соберутся остальные пассажиры, и украдкой разглядывал лица крестьян, их детей и плетёные корзины через зеркальце водителя. Последними подошли два молодых парня; один из них сел рядом, а руку закинул на спинку его сиденья. Такси отъехало, и, зажатый между водителем и молодым парнем, он смотрел на предместья желтовато-розового города и прощался с ним, стараясь не поддаваться грусти расставания. Решение его было бесповоротным, поэтому ни о каких чувствах не могло быть и речи. Его прошлое было отменено, он стал чистым листом бумаги. Он существовал только сейчас и здесь, а мир его сжался до размеров грязной кабины такси. Он смотрел на лежавшую за окном равнину со смешанным чувством скуки и отрешённости, прикидывая, сколько километров осталось до выбранного им горного массива. Сидевшие сзади пассажиры изредка переговаривались шёпотом, но общего разговора никто не начинал. Краем глаза он видел профиль водителя, сигарету у него во рту и висящие на переднем зеркале чётки с обязательной десницей Фатимы. В машине было душно и тесно, но никто не отпускал обычных замечаний о засухе, пропавшем урожае или об оставляемых крестьянами деревнях. Всё шло согласно заранее продуманному сценарию, где не было места пустым разговорам и вежливым условностям.

Потом он задремал. О чём разговаривали пассажиры, пока он клевал носом? О своих делах или о сложном положении в стране? О том, кто был этот похожий на испанца чужеземец, ехавший вместе с ними? «Он говорит по-нашему, - шёпотом сказал водитель. - И у него с собой ничего нет, только бутылка минеральной воды». Впрочем, он не был уверен, что они вообще о чём-то говорили, пока он дремал. До порта оставалось немного, но плотные тучи закрывали равнину, за которой лежало море. Когда они начали спускаться по извилистой горной дороге, небо прояснилось. Пассажиры курили сигарету за сигаретой и выглядели усталыми. Он же, напротив, был очень бодр, и ему не терпелось как можно скорее оставить позади этот предпоследний этап его странствий. Оставалось пересесть на другую маршрутку, которая довезёт его к месту назначения, и он хотел оказаться там до захода солнца.

Всё получилось так, как ему мечталось. Другое маршрутное такси стояло с уже включённым мотором, и пассажиры, обречённо вздохнув, потеснились, чтобы он мог сесть. В такси ехали старики, женщины и дети; они украдкой поглядывали на него, но ни о чём не спрашивали. Казалось, одно его присутствие и непонятная цель поездки сами по себе внушали уважение. Он предупредил водителя в голубой чалме, что попросит его остановиться посреди дороги, в нужном ему месте. Знал ли он название деревни? Там нет деревни, это пустынное безлюдное место. После его слов в машине повисло молчание, и он сделал вид, что разглядывает деревушки и отдельно стоящие домики, лепившиеся к подножиям гор. Он думал о репье с поломанным, искорёженным стеблем, $4 увядшими цветками, раздавленными тяжёлой повозкой. Встреча, которую он так долго откладывал. была близка, и это будоражило его, заставляло сильнее биться сердце.


***


Они приближались к желтоватой каменистой пустыне, к мрачным, скалистым и неприступным местам. Огненный солнечный диск высвечивал причудливые очертания горной гряды, напоминавшей притаившийся за каменными укреплениями надменный, поражающий воображение путника город. Огромные каменные глыбы, пересечённые то тут, то там разноцветными горизонтальными прожилками, были похожи на пирамиды с блестящими гранями, и нигде не было никакой зелени. Очевидная геометрическая безупречность пейзажа наводила на мысль о том. что тут не обошлось без вмешательства искусного художника. Чуть дальше каменные прожилки образовывали совершенную по точности вертикальную композицию - казалось, что сотворивший эти места до мельчайших деталей продуман и просчитал цветовую гамму, соотношения размеров, учитывая при этом, что смотреть на композицию будут из низины, где проходила ухабистая дорога. Сколько веков ушло на то чтобы отполировать грани каменных глыб, согласовать между собой все объёмы, выткать хитросплетения различных планов, чтобы и неверном сумеречном свете образовался огромный амфитеатр?

- Остановите здесь.

Машина затормозила. Человек в голубой чалме обернулся и посмотрел на него.

- Вас кто-нибудь ждёт?

- Не беспокойтесь, у меня здесь встреча.

Пассажиры битком набитой машины разглядывали его с немым любопытством.

- Вы уверены? Последний автобус прошёл несколько минут назад.

- Я же сказал, не беспокойтесь, езжайте себе с богом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги