Вот почему Авирбхава за два месяца не видела ни споров, ни ссор, ни напряжения, ни дисгармонии. Наверное, она была озадачена: тридцать человек живут в доме в удивительной гармонии. И все единственно потому, что они не осуждают друг друга. Это неправильно, это бесчеловечно.
Начните с себя. Не судите других. Не принимайте их стороны за всю их личность и раскройте свою целость. И постепенно вы сможете видеть лучше, и вы не будете чувствовать обиду, если кто-то будет судить — это его проблема.
Еще немного — и ты начнешь напиваться пустым стаканом. Когда ты начнешь напиваться пустым стаканом, просто напомни мне. Ты приближаешься!
Так напиваюсь я.
Глава 38
Грубое человечество в золотое человечество
Ричард Вильгельм, безусловно, умер в очень сильных мучениях. Он был гением, и, проведя тридцать лет в Китае, он осознал тонкость и изящество, которые совершенствовала китайская культура на протяжении тысяч лет.
На Востоке много таких книг, которые дают вам некоторое представление о вашем будущем и о вашем прошлом.
Кризис состоял в том, что он был образованный, воспитанный по западному образцу, на немецкой культуре, которая не верит в прошлые жизни, которая не верит, что будущее можно увидеть. Но тридцать лет — это долгий период, и в то же время, чтобы стать настоящим знатоком китайского языка, это минимум времени, который необходим.
Он полностью посвятил себя этому. Результатом стала шизофреническая личность, он стал двумя людьми — одним, который уехал в Китай, и другим, который приехал из Китая.
Тот, что уехал в Китай, был совершенно западным человеком, и цель его состояла только в том, чтобы перевести книгу, но, переводя книгу, он все больше и больше погружался в нее. Вся западная культура стала выглядеть карликовой по сравнению с китайской проницательностью Дао. Поэтому начала расти вторая личность, и через тридцать лет она стала вполне зрелой. Но первая личность не была стерта.
И Карл Гюстав Юнг, великий психоаналитик и его друг, провел диагностику, но диагностика — далеко не лечение.
Что было нужно Вильгельму — это медитация, которая могла бы соединить в нем Запад и Восток. Он разрывался. Его логика говорила одно, но за тридцать лет он увидел, что в жизни есть нечто большее, чем логика, и люди проживали это, испытывали это. Но это было только интеллектуальное понимание, это не было проникновение.