Передача лампы

Ошо, Гурджиева обвинили в попытке удержать свою жену живой, когда она умирала. Его ученики были потрясены и не поняли его. Как он мог помочь ей, если он не был способен сделать это прежде?

Революция 1917 года в России помешала всей работе Гурджиева. Его ученики разбежались. Он сам вынужден был покинуть Россию, потому что коммунисты, которые пришли к власти, были материалистами — они не верили ни в какой духовный рост. Они считали, что человек — просто растение.

Но Гурджиеву удалось взять с собой небольшую группу учеников, которые смогли очень развиться и кристаллизироваться. Так случилось, что его жена была одной из них. Они остались в Константинополе в ожидании возможности где-нибудь обосноваться. Именно в Константинополе их обнаружил Беннет и привез в Европу.

Сначала он хотел поселиться в Англии, но, видимо, никакая страна — вследствие заурядности мышления политиков — не хочет, чтобы в ней появлялись титаны. Они не могут принять человека, который больше знает, который велик; а Гурджиев был очень сильным, ярким, харизматичным человеком — все, кто когда-либо соприкасался с ним, менялись. Англия ему отказала. Ему отказывала страна за страной.

Только по чистой случайности премьер-министр Франции прочитал некоторые из его книг и был чрезвычайно потрясен. Он пригласил его и предоставил ему прекрасное место недалеко от Парижа, всего в нескольких милях, где он основал свою коммуну.

В этой коммуне было два подразделения. В одном была старая русская гвардия, приехавшая с ним, которая была намного более развитой, чем новые последователи с Запада, особенно из Америки. Было вдвойне трудно.

Во-первых, российская группа говорила только по-русски, поэтому общаться было невозможно. Во-вторых, они были высокоразвитыми, а эти новые люди были высокообразованными, но духовно абсолютно неразвитыми. Русские же были не очень образованны. Это создавало еще один барьер на пути общения: они не могли общаться интеллектуально, этому препятствовало незнание языка, этому препятствовало отсутствие образования; на уровне существа общение также было затруднительно, потому что российская группа была намного более развитой — Гурджиев работал с ними годами.

Самой опытной ученицей была его жена. Это стало тревожить людей, особенно новую группу: «Почему это Гурджиев настолько внимателен к своей жене?» Дело было не в том, что она его жена; это не имело значения. Дело было в том, что он работал с этой женщиной больше, чем со всеми, и она умирала. Это был вопрос нескольких дней — если ему удастся удержать ее живой, у нее произойдет кристаллизация. Иначе кто знает, через сколько кругов рождения и смерти ей еще предстоит пройти.

И он был способен продержать ее в живых, потому что в его системе передача энергии — один из основных методов. Он мог быть использован до самого предела: умирающий человек мог жить столько, сколько человек, передающий ему свою энергию; если он передаст всю энергию, он мгновенно умрет, а умирающий человек сможет жить долго.

Гурджиев не стремился никого принести в жертву, но все могли пожертвовать немного энергии для его жены. Это был вопрос всего нескольких дней доброго здоровья, чтобы она смогла продолжить работу. Она была почти у цели, еще один шаг — и она бы не вернулась назад.

Но западная группа не могла понять, почему он уделял такое внимание: просветленный человек должен одинаково относиться ко всем — и неважно, жена это его или нет. Но они не понимали того, что он заботится не о своей жене, он заботится о человеческом существе, которому случилось быть его женой и которое оказалось в таком положении, что еще несколько дней здоровья освободили бы ее навсегда от какого бы то ни было заключения. Это стоило того. И ему это удалось — его жена умерла просветленной.

Такое возможно в школе. Если мы видим, что кто-то достиг высокого уровня, то ничего страшного, что все остальные пожертвуют немного энергии… чтобы человек еще ненадолго остался в теле и пришел к самореализации. В одиночестве это не получится: это не путь монаха, это путь мистика.

Сам Гурджиев научился всем своим техникам, всем своим методикам в суфийских школах. Он никогда не был монахом; вот почему он не получил никакого религиозного признания. А суфийские школы держали свои техники в большом секрете. Гурджиев был первым, кто открыл их западному миру.

Суфии были недовольны, и западный мир был потрясен, потому что они привыкли думать о религии совершенно иначе: «То, что он говорит, не похоже на религию. Он говорит почти так, будто это наука», — и он был прав, это и есть наука.