Передышка в Барбусе

— Как скажете, Ваше Величество, — ответил Аспард замедленно. — Я думал, это вы сами решили... после долгих бдений... гм... с ночным небом, посвятить денёк делам государства...

— Ах, ты ж змей, — сказал Мрак с сердцем. — Так, оказывается, можно было давно встать и уйти? И ты молчал? Ну, этого я тебе не прощу...

Кости затрещали, когда он поднялся. Небрежно запахнутое тцарское одеяние раздвинулось на груди. Рубашки и прочие излишества он поленился надевать в такую жару, глаза Аспарда сразу прикипели к черным густым зарослям. Похоже было, что волосы выросли на выпуклых гранитных плитах.

Часть стражей по его взмаху сдвинулись с мест, Мрак до дверей спальни шёл в коробочке из сверкающих металлом тел. В этом предспальном помещении вкусно пахнет выделанной кожей и дымом. Он потянул ноздрями, удивился: здесь топят дровами из душистого кедра, да еще и посыпают то ли амброй, то ли какой-то корой с сильным приятным запахом. Совсем оборзели.

Аспард отдал честь, прощаясь, Мрак взялся за дверную ручку, сказал значительно:

— Итак, всем до утра!.. А вы тут не проиграйте свои доспехи и мечи!

Аспард кивнул, не зная, что ответить, а один из стражей, наиболее сметливый, рискнул почтительно ответить на шутку Его Величества:

— Дык чужих нет, а проигрываем друг другу!.. Так и ходит мой щит по всем рукам. Совсем замацали.

Мрак закрыл дверь, прислушался: по ту сторону створок Аспард отдаёт приглушенным голосом указания, кому где стоять и за чем бдеть в оба глаза, а за чем и во все три. Успокаивающе позвякивает железо.

В спальне пахнет розовым маслом, пахучими травами, но воздух спёртый, тяжёлый. На ложе с десяток подушек, а ещё штук пять на полу. Одна разорвана, но жаба бесстыдно дрыхнет на ложе. Не просто на ложе, а на самой крупной подушке, брюхом кверху, пасть приоткрыла, торчит розовый раздвоенный язык.

Мрак потянулся, взялся за ворот хламиды, приготовившись содрать её и рухнуть на роскошное ложе. Он не понял сперва, что его насторожило, но ноздри подрагивали, ловили и сортировали незнакомые запахи, затем он сообразил, что один запах знаком — запах молодой женщины, половозрелой, испуганной, слегка вспотевшей от напряжения.

Он метнулся в сторону, перекатился через бок, вскочил и одним прыжком оказался у портьеры. Рванул со всей дури, она с треском рухнула на пол, следом упала толстая длинная палка и треснула по голове.

За портьерой стояла молодая женщина с длинным узким кинжалом в обеих руках. Вскрикнув, как раненая птица, она бросилась на него, замахнулась. Мрак легко отнял, стараясь не коснуться лезвия, что-то подозрительно блестит, как бы не смазано ядом, а женщину подвёл к креслу, усадил.

Она дрожала, смотрела с бессильной ненавистью.

— Ну и чё? — поинтересовался Мрак. — Есть хочешь?

Она зябко вздрагивала. Мрак подумал, содрал с ложа покрывало, укутал её плечи. Она сделала попытку освободиться, но смирилась, даже натянула теплую ворсистую ткань потуже.

— Может, — предложил Мрак, — выпьешь чего-нибудь? Здесь хорошее вино, как я заметил, подают. И кормят неплохо.

Она вздрогнула, в больших красивых глазах блеснула ненависть.

— Как, вы изволили заметить? А до этого замечали только свои звёзды.

— Что делать, — ответил Мрак добродушно, — люблю звёзды... Поверишь ли, сколько на них смотрю, ни одна ещё с ножом не кинулась! Не укусила, не лягнула, не боднула... даже не обругала. А вот люди, увы, порождение крокодилов.

Крокодилы — это такие большие ящерицы. Во-о-о-т такие!.. Нет, есть даже длиннее. А кусаются, как...

Он принес кувшин, налил в два кубка вина, один сунул ей в руки. Она затравленно смотрела, как он наливает, словно хотела заметить, когда же он бросит туда яд, но кубок приняла, даже отхлебнула.

Мрак сел напротив. Выпил залпом, налил себе ещё, отхлебнул половину. Женщина наблюдала за ним с явным недоумением. Мрак вытер рот тыльной стороной ладони, сыто икнул, сказал спокойно:

— Эх, звёзды... Мдя, это — весчь!.. Смотрю на них, и душа взвеселяется... Ладно, напомни мне, красавица, где я тебе дорогу перешёл. А то, панимашь, из-за этих прекрасных звёзд не замечаю всяких серых мелочей жизни...

Он уставился в её красивое лицо коричневыми глазами. Она поёжилась, он заметил, как её глаза окинули быстрым взглядом свои руки и ноги, и даже бросила быстрый взгляд на стену в поисках зеркала, в самом ли деле она такая уж серая мелочь жизни.

— Вы, Ваше Величество, — произнесла она голоском чистым, как ручеёк, но полным яда от берега и до берега, — не помните уже, что я через две недели должна взойти на ваше ложе?

Он оглянулся на ложе. До него рукой подать, но он чувствовал, что легче ледник встащить на его ложе, чем эту женщину.

— Через две недели? — переспросил он. — А ты чё... недовольна, что не щас? Хочешь меня принудить прямо щас?.. Да не кидайси, это я так шутю, шуток не разумеешь, женщина... Если я тебе не ндравлюсь, что обидно, конешно, я из себя весь такой... ну, такой замечательный, а ты нос воротишь, то просто не всходи на это ложе. Оно в самом деле высоковато, а во сне свалишься, костей не соберешь... Правда, ковёр мягкий.