Переговорщик (СИ)

Лиссьер судорожно хватался за кресла в салоне, пытаясь удержаться на ставшем наклонным полу, а вертолет продолжал падать. Пилот вдавил гашетку, и к шуму турбин и лопастей добавился яростный вой автоматической пушки. Поток свинца, отмеченный трассерами, брызнул из-под кабины вертолета, зацепил край стены, тут же взорвавшейся градом кирпичных осколков, и ударил по территории монастыря, взметая в воздух куски дымящегося дерна и осколки уложенной на тропинках плитки. Некоторые люди внизу в ужасе падали на землю в надежде, что их минует смертоносный ливень, другие в панике, волоча за собой детей, бросились назад к церкви, надеясь укрыться там, третьи - преимущественно те, кто бежал со стороны площадки, стали стрелять в проносящийся над ними вертолет. Но даже если они и попадали в цель, то вряд ли могли причинить какой-либо вред бронированной машине. Вертолет пронесся над дорожкой, вившейся от ворот монастыря, и пилот, избегая столкновения с церковью, дернул рычаг управления на себя, заставляя тяжелую машину задрать нос и подняться над куполом здания. Последние снаряды, выпущенные из пушки, разнесли в щепы входную дверь церкви и проделали несколько отверстий в стене и крыше здания, прежде чем пилот наконец снял палец с гашетки. Раферти, раздраженный неповоротливостью вертолета, в ярости подгонял пилота, когда тот стал выполнять разворот, чтобы вновь зайти на цель, а Лиссьер, забившийся в дальний угол салона, безучастно взирал на все происходящее, с трудом справляясь с подкатившим приступом тошноты.

Сержанта Диксона била крупная дрожь. Он смотрел на свою непослушную руку, готовую выронить тяжелый пистолет, и пытался заставить пальцы крепче стиснуть рукоятку. Но ничего не получалось. Пистолет выскальзывал из неловких пальцев, а его дуло описывало замысловатую кривую, в центре которой просматривалась голова мертвого агента Хачкинса, скорчившегося у стены.

"Возьми себя в руки, черт возьми!" - вот уж не думал сержант, что придется говорить себе такое. Или это он не себе? Нет, не себе. Тому сопляку, который чуть не угробил их обоих. - "Тряпка! Размазня! Если бы мы не убили его, то он уничтожил бы нас не задумываясь! Ты же видишь, что стало с моими ребятами! И ты виноват в этом тоже! Ты не знаешь этих сволочей из спецотдела, а я знаю!"

Вот тряпка, продолжает дрожать, как осиновый лист! Или это я дрожу, подумал про себя Диксон? Черт, голова идет кругом! В памяти остался лишь зрачок дула направленного ему в лицо пистолета, страх, в мгновение затопивший сознание и характерный звук. Вжик! Это пистолет, который он пытается удержать сейчас, выскользнул из кобуры, и еще до того, как сорванный клапан кобуры успел опуститься вниз, прогремел выстрел. Животный инстинкт самосохранения и та выучка, впечатавшаяся в рефлексы и ставшая второй натурой сержанта, даже не его личности, а скорее его тела, грубо отодвинули чужака на задворки сознания, усадив на скамейку запасных рядом с настоящим хозяином, и взяли бразды управления жаждавшим жить телом в свои руки. И вот теперь все мертвы: капитан Харди, его подчиненные и эти сволочи из спецотдела вместе со своим сволочным Хачкинсом. Все, кроме Диксона. Нет, пожалуй, после всего произошедшего это он сам дрожит, как мокрая мышь! А тот другой здесь ни при чем!

Где-то снаружи послышался нарастающий гул. Возвращался вертолет... Диксон внезапно вспомнил, что все началось именно с этого звука. Затем были выстрелы, крики, ужас, паника и... боль в пальцах, ногти которых до боли впились в деревянную скамью, вид разбитых снарядами створок дверей церкви и прошитое насквозь тело мужчины, не успевшего убраться от входа. Диксон не мог сам этого видеть - все то время, пока продолжался налет, он был здесь, в тесной келье вместе с остальными пленниками Джимми, но он все видел, он чувствовал, он уже знал, что будет сейчас, когда звук вертолетных винтов вновь стал приближаться! И сержант стал сопротивляться, кричать без звука, протестовать...

Потому что ноги сержанта против его воли шагнули к выходу из кельи, рука оттолкнулась от притолоки, и тело Диксона, превратившееся в узилище для его разума, бросилось бегом по галерее, неуклюже стуча тяжелыми армейскими ботинками, задыхаясь, спеша на... смерть! Он понял, почему его рука вдруг уверенней перехватила пистолет, он догадался, зачем чужак спешит в зал, но что-то поделать, как-то воспрепятствовать тому, что должно было произойти, сержант никак не мог. Его безмолвный крик оглушал лишь его самого, но и только. Винтовка больно била по шее, башмаки, ставшие какими-то непривычными, невыносимо натирали ступни, глаза слезились, дыхание участилось до предела. Шум вертолетных винтов стал оглушающим...