Переговоры

Таким образом, он ввязался в игру, несмотря на протесты своих советников по безопасности и идеологии. Он согласился с личной просьбой Президента обратиться к гражданам Советского Союза по телевидению, без предварительного одобрения текста выступления советскими властями. На самом деле ни одна советская телепрограмма не является «прямой», почти все, что показывается на экране, тщательно редактируется, подготавливается, фильтруется и в конце концов утверждается как разрешенное к употреблению.

Перед тем, как удовлетворить необычную просьбу Кормэка, Михаил Горбачев проконсультировался со специалистами Гостелерадио. Они были так же удивлены, как и он, и сказали, что, во-первых, Президента поймет очень небольшое число советских граждан, пока не будет дан перевод (а его можно будет отшлифовать, если американец зайдет слишком далеко), и, во-вторых, можно сделать так, что выступление появится на экранах через несколько секунд после того, как оно прозвучит на самом деле, и если Президент позволит себе слишком много, то могут произойти технические неполадки. Наконец, было оговорено, что если Генеральный секретарь сочтет нужным, чтобы такие неполадки произошли, то ему следует почесать подбородок указательным пальцем, а остальное будет делом техники.

Разумеется, это не относится к трем американским телевизионным группам или Би-Би-Си, но это не имеет значения, так как их материалы никогда не дойдут до советских людей.

Закончив свое длинное выступление выражением доброй воли по отношению к американскому народу и надеждой на прочный мир между США и СССР, Михаил Горбачев повернулся к гостю. Джон Кормэк встал. Горбачев жестом пригласил его к микрофону и сел рядом с центром платформы. Президент подошел к микрофону. В руках у него не было никаких бумажек. Он просто поднял голову, посмотрел прямо в объектив советской телевизионной камеры и начал говорить.

«Мужчины, женщины и дети Советского Союза, я обращаюсь к вам».

Маршал Козлов резко наклонился, сидя в кресле, к телевизору и уставился на экран. На платформе Михаил Горбачев удивленно поднял брови.

В кабине за советской телекамерой молодой человек, похожий на выпускника Гарвардского университета, прикрыл микрофон рукой и прошептал что-то ответственному работнику, который отрицательно покачал головой. Дело в том, что Джон Кормэк говорил не на английском, а на хорошем русском языке.

Не зная русского языка, перед поездкой в СССР он выучил это выступление наизусть в своей спальне в Белом доме. Он долго репетировал его с магнитофоном и преподавателем до тех пор, пока не научился произносить его бегло и без акцента, хотя из всей речи (около 500 слов) он не понимал ни единого. Даже для бывшего профессора это было большим достижением.

«Пятьдесят лет назад ваша страна, ваша Родина, подверглась нашествию.

Ваши мужчины сражались и погибали как солдаты или воевали как волки в ваших лесах. Ваши женщины и дети жили в подвалах и голодали. Погибли миллионы людей, и страна ваша была разорена. И хотя моя страна никогда не переживала такой трагедии, даю вам слово, что могу понять, как сильно вы ненавидите войну и опасаетесь ее.

В течение сорока пяти лет мы, русские и американцы, строили стены между нами и убеждали себя в том, что следующим агрессором будет другая сторона. И мы создали горы, горы стали – танков, военных кораблей, самолетов и бомб. И стены лжи выросли еще выше, чтобы оправдать горы стали. Есть люди, которые заявляют, что нам это оружие необходимо, так как когда-нибудь оно понадобится, чтобы мы смогли уничтожить друг друга.

Но я скажу: мы пойдем другим путем!»

Зрители ахнули. Говоря «мы пойдем другим путем», президент Кормэк использовал цитату Ленина, известную каждому школьнику в СССР. На русском языке слово «путь» означает дорогу или тропинку, по которой, естественно, нужно идти. Затем он стал обыгрывать значение слова «путь».