Переговоры

Ж. Д.: Нашей атаке подвергается идеология, которая могла бы стать идеологией психоанализа. Это сам психоанализ, его практика и его теория. В этой связи не будет противоречием сказать о какой-то вещи, что она потрясает и в то же время изначально является извращенной. Идеалистический поворот присутствует в психоанализе с самого начала. В этом нет противоречия: цветы великолепны, и в то же время они — уже поникли. Идеализмом в психоанализе мы называем всю систему умиротворений, сглаживаний, редукций в аналитической теории и на практике: сведение производства желания к системе представлений, называемых бессознательными, к соответствующим каузальным формам, выражениям и понятиям; сведение фабрик бессознательного к театральной сцене, к Эдипу, к Гамлету; сведение социальных инвестиций либидо к семейным инвестициям, умиротворение желания в координатах семьи, а также самого Эдипа. Мы не хотим утверждать, что Эдип — изобретение психоанализа. Он только отвечает на запросы реальности, люди уже приходят со своим Эдипом. Психоанализ только и делает, что возводит Эдипа в квадрат, создает проекцию Эдипа, переносит Эдипа на Эдипа, и все это происходит на диване, словно на маленьком островке грязной земли. Но семейный Эдип, Эдип аналитиков, является, в сущности, аппаратом репрессии над машиной желания и ни в коей мере — формой самого бессознательного. Мы не хотим утверждать, что Эдип, или его эквивалент, изменяется вместе с рассматриваемыми нами социальными формами. Мы, скорее, полагали бы, вместе со структуралистами, что он остается неизменным инвариантом. Но это инвариант отклонения сил бессознательного. Поэтому мы и нападаем на комплекс Эдипа, — не от имени тех обществ, которые не допускают его существования, а от имени тех, что признают его в высшей степени, от имени нашего капиталистического общества. Мы нападаем на него не от имени идей, претендующих на управление сексуальностью, а от имени самой сексуальности, которая не сводится к «маленькой грязной семейной тайне». И мы не делаем различия между воображаемыми вариациями Эдипа и структуралистским инвариантом, потому что это всегда один и тот же тупик в обоих концах улицы, одно и то же подавление машин желания. То, что в психоанализе называют разрешением комплекса Эдипа или его разложением, не вызывает ничего, кроме смеха; это бесконечная операция, нескончаемый анализ, заражение Эдипом, его передача от отца к сыну. Можно сойти с ума от тех глупостей, которые произносятся от имени Эдипа, и в первую очередь о ребенке.

[небольшой пропуск текста] связаны с реальными проблемами: здесь нет идеологии). Вечную угрозу для революционных аппаратов предоставляет создание пуританской концепции интересов, которые осуществляются всегда только в пользу одной фракции угнетенного класса, так что в результате эта фракция выделяется в особую касту и встраивается в иерархию угнетателей. Чем выше поднимаются по этой иерархии, даже псевдореволюционной, тем меньше возможно выражение желания (вместо этого оно появляется в низовых организациях, сколь бы деформированным оно ни было). Фашизму у власти мы противопоставляем активные и позитивные линии бегства, потому что эти линии приводят к желанию, к машинам желания и к организации социального поля желания: не убегать самому или «персонально», а так, словно лопается труба или вскрывается нарыв. Пропускать потоки под социальными кодами, которые стремятся сообщить им направление, преградить им путь. Нет никакой позиции желания против угнетения, какой бы локальной и микроскопической эта позиция не была, она не затрагивает мало-помалу всю капиталистическую систему в целом и не способствует бегству от нее. Мы разоблачаем все эти темы противопоставления человека машине, человека, отчужденного машиной и т. д. После майского движения власть, поддержанная левыми псевдо-организациями, пыталась заставить поверить, что все дело было в чрезвычайно испорченных молодых людях, боровшихся против общества потребления, тогда как настоящие рабочие прекрасно понимали, где их подлинные интересы. Никогда не было борьбы против общества потребления, это понятие для слабоумных. Мы, наоборот, говорим, что потребление никогда не достигало достаточного уровня: никогда интересы не окажутся на стороне революции, если линии желания не достигнут точки, где желание и машина действуют заодно, так чтобы развернуться против данностей, например, капиталистического общества, данностей, называемых естественными. Этой точки, с одной стороны, легко достичь, потому что она принадлежит самому крохотному желанию, и в то же время к ней трудно подобраться, так как она привлекает к себе все инвестиции бессознательного.