Переговоры

Нам говорят о будущем Европы, о необходимости найти согласие между банками, страховыми обществами, внутренними рынками, предприятиями, полицией, консенсус, консенсус, но где же будущее людей? Не готовит ли нам Европа такое же странное будущее, новый 68-й год? Чем люди намерены стать? Этот вопрос преисполнен неожиданностями, он не является вопросом о будущем, это вопрос о настоящем или о несвоевременном. Палестинцы в высшей степени несвоевременны для Ближнего Востока, так как несут с собой вопрос о территории. В неправовых государствах рассчитывают на природу процессов освобождения, неизбежно номадических. И в правовых государствах — это не завоеванные и кодифицированные права, а все то, что делает проблему права актуальной и благодаря чему все завоевания всегда рискуют оказаться под вопросом. Эти проблемы не могут нас миновать сегодня, и гражданский кодекс трещит по всем швам, а уголовный кодекс испытывает кризис, равносильный кризису тюрем. Если есть творец права, то это не кодексы и декларации, это юриспруденция. Юриспруденция — это философия права, и она берет свое начало в сингулярности, является продолжением сингулярностей. Конечно, все это может подталкивать к определенной позиции, если здесь вообще есть о чем говорить. Но сегодня недостаточно «занять позицию», даже конкретную. Нужен был бы минимальный контроль над средствами выражения. Иначе быстро оказываешься на телевидении и отвечаешь на идиотские вопросы или участвуешь в дебатах на мягком диванчике, «немного дискутируешь». В таком случае следует ли принимать участие в подготовке передачи? Это сложно, это целая профессия, мы не являемся даже клиентами телевидения, настоящие клиенты — это комментаторы, известные либералы. Нет ничего забавного, если философов начнут спонсировать, если на их футболках появится множество торговых ярлыков, возможно, это уже происходит. Говорят об отставке интеллектуалов, но как бы они смогли выразить себя при помощи универсальных средств, которые являются не больше и не меньше чем оскорблением для всякой мысли? Я полагаю, что философия не испытывает недостатка ни в публике, ни в средствах распространения, но мысль находится словно в подполье, в состоянии кочевья. Единственная коммуникация, которую мы могли бы пожелать, как вполне соответствующую современному миру, — это модель Адорно, бутылка в море, или ницшеанская модель, стрела, выпущенная одним мыслителем и подобранная другим.

— «Складка», посвященная Лейбницу (даже если его имя входит только в подзаголовок вместе с темой «Лейбниц и барокко»), кажется, возобновляет длинную серию ваших книг, посвященных фигурам философов: Канту, Бергсону, Ницше, Спинозе. И тем не менее чувствуется, что это в гораздо большей степени книга «для», чем книга «о». Или, скорее, есть некая удивительная точка, где сходятся и Лейбниц, и ваша мысль в целом, представленная как никогда полно. Как вы ощущаете это совпадение? Можно сказать, что эта книга восстанавливает, при участии концептов Лейбница, серии концептов из ваших других книг, присоединяя к ним весьма изящным способом все прежние данные, чтобы произвести новое более глобального характера.

— Лейбниц очарователен, потому что никакой другой философ не создал больше, чем он. Его понятия являются чрезвычайно странными на вид, почти безумными. Их единство кажется абстрактным, вроде «Всякий предикат содержится в субъекте», только предикат не является атрибутом, это событие, а субъект не является субъектом, это оболочка. Есть также и конкретное единство концепта, действие или конструирование, которое воспроизводится на этом плане, Складка, складки земли, складки организмов, складки души. Все сгибается, разворачивается, свертывается у Лейбница, воспринимается в складках, и мир складывается в каждой душе, которая разворачивает его тот или иной регион, следуя порядку пространства и времени. Внезапно у него может возникнуть не-философская ситуация, когда Лейбниц отсылает нас к часовне эпохи барокко, «без дверей и окон», где все является внутренним, или к музыкальному произведению той же эпохи, в котором гармония удаляется из мелодии. Именно барокко возвышает складку до бесконечности, мы видим это в картинах Эль Греко, в скульптурах Бернини[82]. Именно барокко открывает не-философское знание посредством перцептов и аффектов.