Перегрузка

Хотя у всех четверых были равные права на Иветту, Георгос испытывал к ней какое-то собственническое чувство, граничащее с привязанностью. Испытывал и презирал себя за неспособность соответствовать тому пункту “Революционного катехизиса”, приписываемого двум русским девятнадцатого века — Бакунину и Нечаеву, который гласил, в частности:

“Революционер — потерянный человек. У него нет собственных интересов, чувств, привычек, вещей… Все в нем поглощено единственным и исключительным интересом, одной мыслью и одной страстью — революцией… Он порвал всякие связи с гражданским порядком, с просвещенным миром и всеми законами, конвенциями и.., с этикой этого мира.

Все теплые чувства семейной жизни, дружбы, любви, благодарности и даже чести должны замолчать в нем… Днем и ночью им должна владеть только одна мысль и только одна задача: беспощадное разрушение…

В характере настоящего революционера нет места для какого бы то ни было романтизма, сентиментальности, воодушевления или соблазна… Всегда и везде он должен становиться не тем, кем его делают его собственные порывы, а тем, что соответствует общему интересу революционных требований”.

Закрывая журнал, Георгос подумал, что боевое коммюнике с его справедливыми требованиями должно поступить на одну из радиостанций города уже сегодня.

Как обычно, его оставят в безопасном месте, а потом на радиостанцию позвонят и сообщат об этом.

Эти идиоты с радио из шкуры выскочат, лишь бы достать коммюнике. Эта сводка станет прекрасным материальчиком для вечерних новостей.

Глава 12

— Прежде всего, — начала Лаура Бо Кармайкл, когда они заказали выпивку — мартини ей и “Кровавую Мэри” Ниму Голдману, — я бы хотела сказать, что сожалею по поводу кончины вашего президента, мистера Фентона. Я его не знала, но происшедшее просто постыдно и трагично. Надеюсь, что ответственные за это будут найдены и наказаны.

Председатель клуба “Секвойя” Лаура Бо Кармайкл была стройная худая женщина далеко за шестьдесят, живая в общении и с настороженным, пронизывающим взглядом. Она строго одевалась и носила туфли без каблуков. Волосы ее были коротко подстрижены, как бы специально для того, чтобы ничто не подчеркивало ее женственности. Наверное, думал Ним, это связано с тем, что, будучи одним из первых физиков-атомщиков, Лаура Бо Кармайкл работала в такой области, в которой тогда преобладали мужчины.

Они находились в со вкусом обставленной “Секвойя-рум” отеля “Фейрхил”, где по предложению Нима встретились за обедом. Произошло это на полторы недели позднее, чем он намеревался, но суматоха, последовавшая за взрывами на “ГСП энд Л”, прибавила ему работы. Тщательно продуманные меры безопасности, в разработке которых принимал участие Ним, сейчас уже были введены в действие в гигантской штаб-квартире компании. Немало пришлось ему сделать и для того, чтобы предложение о крайне необходимом увеличении налога находилось сейчас на рассмотрении в Комиссии по коммунальному хозяйству.

Соглашаясь со сказанным о Фрейзере Фентоне, Ним признал:

— Это был просто шок, в особенности после недавних смертей на “Ла Миссион”. Теперь мы все будем бояться.

“Они уже все боятся” — подумал он. Главные лица в компании, от президента и ниже, настаивали на том, чтобы о них как можно меньше упоминали в прессе. Они не хотели появляться в теленовостях, чтобы их не узнали в лицо террористы. Эрик Хэмфри дал указания, чтобы его имя впредь не упоминалось в заявлениях и пресс-релизах компании, и отказывался встречаться с журналистами без гарантий того, что запись вестись не будет. Его домашний адрес изъяли из всех справочников компании, и он стал отныне охраняемой, насколько это возможно, тайной. Большинство высокопоставленных администраторов вычеркнули из списков свои домашние телефонные номера. В тех случаях, когда президент и другие крупные руководители компании появлялись на людях, их сопровождали телохранители, которые неотлучно были рядом с ними даже на площадках для гольфа.

Ним стал исключением.