Переяславская Рада (Том 1)

Бабы и мужики обступают со всех сторон телеги. Майдан полон радостных криков. Еще не знает Стах, что это за всадники возвратили ему Мушку, но уже бежит с женой к телеге и дрожащими от волнения пальцами отвязывает корову. У Стаха рябит в глазах. Вот поводок, которого не хотел оставить стражник, у него в руке. Вот и сама Мушка идет по двору, и к ней ластится Стахова дочка Маринка.

Пастух Крупка вбегает с пустым ведром в Стахов двор. Толкает Стаха под бок. Наклоняется над колодцем, и туда валится его продранная шапка.

Бабы и мужики громко смеются. Крупка бежит с ведром воды на майдан и протягивает ведро всаднику на буланом коне.

Мартын пьет долго, с наслаждением. Утолив жажду, он вытирает усы и наблюдает за суетой селян, которые точно с ума сошли от радости. Мартын думает: так же, наверное, в Байгороде было. И там стражники, и тут стражники, и всюду одинаковое горе, не правда и боль одинаковые. Хорошо поступил он, что погнался за стражниками. Короткая была схватка, – едва завидя казаков, как вихрь налетевших на обоз, стражники кинулись врассыпную, и, кроме двоих, оставшихся навсегда в степи, настигнутых казацкой пикой, всех поймали.

Еще не весь народ, что толпится на майдане, знает, кто эти верховые, но пастух Крупка – хлопец сметливый.

– Братья, – шепчет он людям, – то казаки Хмельницкого, крест святой – казаки! Матка бозка – они!

Стах Лютек все еще протирал глаза, точно желая удостовериться, что это не сон – майдан, заполненный селянами, неведомые, точно с неба свалившиеся, всадники, испуганные, связанные Дудкевич и стражники... Но это была правда... Стах услыхал такие слова, что сердце его готово было выскочить из груди.

Мартын, размахивая рукой, громким голосом говорил:

– Люди посполитые, мужики и женщины! Мы – казаки гетмана Богдана Хмельницкого. Идет гетман наш с несметным войском украинским сюда, хочет оборонить от панов ваших и короля волю, добытую нами в боях, хочет заставить панов, чтобы не ругались они больше над нищим и убогим людом.

Возвращаем вам добро, заработанное потом и кровью вашей, люди, и пусть панские псы искупят вину свою перед вами. Отдаем их вам, что хотите, то и делайте с ними. А я скажу только одно: в нашем краю от таких собак одно спасение: кол им да сабля... Только так научишь их понимать, что значит обижать простой народ... Слушайте, люди!

Мартын развернул универсал гетмана. Увидел, как сомкнулись тесным кольцом вокруг казаков посполитые, заметил, как дрожат стражники, связанные по рукам и по ногам, как грозит им кулаком пастух Крупка.

Стах Лютек только рот раскрыл от удивления. Сжав кулаки, слушал:

– "Не против вас замыслил злое и не против веры вашей, как брешут вам о том паны Потоцкие, Вишневецкие, Калиновские и иже с ними. Не хочу ни жизни вашей, ни убогой земли вашей, на которой до века суждено вам из-за панского ярма изнывать в бедах, зная только горечь нищеты. Иду к вам с добрым сердцем и чистою душою. Вера ваша пускай остается вашей верой, земля ваша вашею, а чтобы добыть вам вольное житье, вставайте, братья селяне, берите оружие в руки и идите пеше и конно к земляку вашему Костке-Напирскому, который поднял честных людей против панов Потоцких, Вншневецких, Заславских и прочих, добиваясь воли и правды. А коли будем стоять нерушимо – вы на Висле, а мы на Днепре – никто нас не одолеет".

Стах только воздух хватал раскрытым ртом. Сам не знал, как это сталось, но чуть окончил казак читать, как он уже, размахивая руками, кричал в лицо Крупке, Яну Забельскому, старому деду Мартюку, соседу Вильшанскому, своей Анке... всем, кто стоял вокруг... и слова его были полны горькой правдой и жаждой мести... Выходит, правда, что Костка-Напирский поднимает простой народ на панов. Всем надо итти к Костке. Разве не правду говорит казак? Чистую правду. Одно спасение от горя и неволи – сделать так, как писано в универсале Хмельницкого. Пускай люди вспомнят, какого только горя не изведали они за этими панами. А что вчера тут творилось? Еще, верно, тепла земля от крови Яска, еще, верно, не остыло его тело в могиле. Пусть стражник и его псы дадут нынче ответ за кровь Яска, который виноват только в том, что не хотел отдать на позор свою жену. Ступайте на околицу и поглядите на обесчещенную Казьку Яскову.

Пусть кровью умоется теперь проклятый пес Потоцкого Дидкевич. На кол их!

– На кол! – слышит Стах ответные крики людей и видит пылающие гневом лица.

И в сердце у него рождается горячая вера в то, что победить панов не так уж трудно. Он говорит об этом твердым голосом, может быть, всю жизнь свою ни разу так не говорил. Он говорит людям, что сам возьмет в руки оружие, что правду говорят казаки: надо итти всем к Костке-Напирскому под Краков. Ведь не только от казаков о нем слыхали, да вот не верили, думали – болтают только...

Уже кончил говорить Стах, а на тын вскочил Крупка... Сказал коротко: надо с панскими псами кончать, всем миром приговорить им кару. Если им жить, нам тогда и места на этой земле нет... Кто когда-нибудь думал в Гмине, что так красно может говорить пастух Крупка?