Переиграть Афродиту (СИ)

— Поэтому маму встретим мы с Макарией. Попробуем убедить ее в том, что у меня все в порядке. Может, получится ее немного смягчить.

Психопомп скептически фыркнул — он тоже имел представление о том, что такое Деметра; Аид проворчал, что разделяться это не самая хорошая идея, да и вообще, его не очень прельщает идея отсиживаться за спинами женщин, но в целом тоже был «за».

— А ты лети за Гекатой, — сказала Гермесу царица. — Подозреваю, что скоро мне понадобится самогон.

Глава 16. Деметра

Подземный мир наводил на Деметру тоску.

Ей никогда не нравились эти мрачные подземные пейзажи, бесконечные асфоделевые поля, тополя и плакучие ивы на берегах Коцита. И гранаты. Гранат, как символ Владыки Аида, раздражал ее особенно сильно, и в виде плода, и в виде дерева. Пускай и когда-то она сама вырастила этот плод, но сейчас — раздражал. Раздражал с тех самых пор, как Аид упомянул, что зерна граната похожи на слезы. Смешно, да и только. Неужели Аид Безжалостный, это подземное чудовище, добровольно избравшее мир вечной смерти, мог иметь какое-то представление о слезах?

Сейчас, конечно, Подземный мир тонул в зелени. Захлебывался в цветах, растениях и животных, живых и мертвых, задыхался прекрасным ароматом, совершенно несвойственным для этого места. Деметра могла бы помочь ему, если бы захотела, только проблема в том, что у нее совершенно не было для этого времени. Перво-наперво следовало вырвать из мерзких лап подземного паука ее несчастную дочь! Для этого Деметра и спустилась в этот мрачный мир, для этого взяла в свою свиту двух героев — Тесея и Пейрифоя. Да что тут говорить! Она отказалась от участия в великой Концепции, которую до того активно поддерживала, и собиралась поставить под угрозу всю ее дальнейшую реализацию — лишь бы ее доченька была счастлива!

Когда она миновала кошмарного Цербера (при виде богини со свитой тот забился в какую-то щель и завыл на весь Подземный мир), ее уже встретили дочь и внучка. Тогда, глядя на бледное, но решительное лицо Персефоны, Деметра с ужасом подумала, что могла опоздать. Напрасно она потратила драгоценное время, пытаясь заполучить поддержку сторонниц Концепции. Могла ведь догадаться, что эти самовлюбленные дуры не рискнут выступить против Аида в открытую. А мерзкий подземный паук не терял время даром — кажется, он окончательно сломил и подчинил себе ее нежную девочку. Поработил ее настолько, что она уже и подумать не могла о сопротивлении, и говорила лишь о том, что он, Аид, вовсе не такой плохой. О том, что ей хорошо с ним. Только с ним.

— Не понимаю, почему ты считаешь Аида монстром, — сказала она, когда Деметра попросила Макарию удалиться поболтать с нимфами, а Персефону — прогуляться где-нибудь поближе к поверхности. — Он не такой.

Она еще много говорила про него. Рассказывала, что он единственный, кто не побояться схватиться из-за нее с Аресом. Что он сделал для нее, Персефоны, больше, чем кто-либо. И что она откровенно не понимает, почему должна так бояться, ненавидеть и презирать того, кто не побоялся оказаться в ненасытном чреве Ареса, чтобы спасти ее дочь.

— Он — сама смерть, — веско сказала Деметра.

Сказала только потому, что в этот момент ей требовалось что-то сказать. Требовалось потянуть время, пока они с Персефоной отдалялись от свиты, внучки и грызущего исполинскую кость Цербера. Пока они поднимались в преддверья Подземного мира потому, что «от этого мерзкого подземелья у меня болит голова, давай немного подышим свежим воздухом, а там, так уж и быть, я попробую выслушать сомнительную логику того мерзкого урода, который похитил тебя».

— А почему ты считаешь, что Аид — это смерть? Смерть же Танат? — спросила Персефона, и Деметра ненадолго задумалась, озадаченная постановкой вопроса.

— Когда я говорила, что он смерть, я имела в виду не смерть в прямом смысле, а то, что он ужасающе жесток, неприступен и мрачен. И еще он не несет в себе ни жизни, ни любви, — рассеянно сказала Деметра, осматриваясь по сторонам, чтобы не пропустить нужный поворот, отделяющий собственно Подземный мир от его преддверий (которые, несмотря на близость к этому царству ужаса, все-таки относились к верхнему миру). — Он лишен возможности произвести на свет потомство. Дитя, я знаю, о чем говорю, не забывай, я все же Деметра Плодоносная.

— Неужели то, что у Аида не может быть детей, делает его монстром? — никак не прониклась Персефона. — Ну и что тут ужасного?

Деметра нахмурила чело, вспоминая, что раньше, когда Персефона была маленькой, они уже вели подобные беседы. Тогда ее нежный, хрупкий цветочек еще не обзавелся шипами, что так пугают теперь всяческих слабонервных. Правда, тогда ее дочери было достаточно заверений матери о том, что Аид это зло, абсолютное зло, и сама его темная природа противна и жизни, и свету. Теперь же она требовала каких-то логических доказательств.