Переигровка – 5 Фарватер Чижика

– Вы смотрите на действие, не замечая окружения. А окружение таково: страна катится в пропасть. Для советского фильма, да ещё тридцать восьмого года – смелость небывалая.

– В самом деле?

– В самом деле.

Мы сидели на верхней палубе. Самой верхней. Здесь расположен солярий, расположена танцевальная площадка и – кинотеатр. В кинотеатре мы как раз и посмотрели фильм. Довоенную комедию, «Волга-Волга». С субтитрами на немецком языке. И немцы смотрели комедию если не с восторгом, то близко. Смешно ведь!

– Итак, считайте. С чего начинается фильм? Пьяненький водовоз набирает питьевую воду – заметьте, питьевую! – из реки. А рядом коровы мочатся в эту самую реку. Это задает тон всей картине.

– Ну… – с сомнением сказал господин Шмидт, глядя на воды Куйбышевского моря. Ни одной коровы на берегу разглядеть не удавалось. Во-первых, вечереет. Во-вторых, не разглядишь без морского бинокля, далеко отсюда берега.

– Затем: вышла из строя переправа. Паром остановился на середине реки. И почтовый работник, милая девушка, кричит на всю округу, передавая адресату текст телеграммы-блиц. Тут три пункта – отвратительный паром, нарушение сроков прохождения блиц-телеграмм и нарушение тайны переписки. И, что самое важное, все персонажи воспринимают происходящее как само собой разумеющееся.

– Пожалуй, – начал склоняться к точке зрения оснабрюковского Мюллера баварский Шмидт.

– Смотрим далее. Местный лидер, партайгеноссе Огурцов, возглавляет предприятие, производящее исключительно негодные вещи, «брак». И мечтает о переводе в столицу. Но вместо того, чтобы наладить производство и поднять свой авторитет в глазах начальства, он везет в Москву артистов-любителей – плясунов, певцов и прочих. Причем все эти артисты – рабочие, или, как героиня, служащие. Но вместо работы они занимаются песнями и плясками, бросая производство неизвестно на кого. Плывут они на пароходе, который только-только вышел из ремонта – и пароход беспрестанно ломается, что говорит о том, каков этот ремонт. Невразумительный лоцман сажает пароход на мель… В общем – все вокруг ломается, выходит из строя, делается кое-как, а люди озабочены лишь тем, чтобы их пляски и песни понравились большому начальству Москвы. Разве это не смело?

– Да, если посмотреть с этой точки…

– А что скажете вы, господин студент? – обратился ко мне Мюллер.

Говорить мне не очень и хотелось. По мере возможности я старался не сближаться с нашими новыми немецкими друзьями. Но как избежать общения, путешествуя на одном пароходе, то бишь теплоходе – прогресс есть прогресс.

– Это лишь кинофильм. Искусство. Для того, чтобы люди могли посмеяться, отвлечься от повседневности. Поверьте, у нас много фильмов, спектаклей, романов, в которых люди решают производственные проблемы: налаживают ткацкие станки, строят железнодорожные пути или ставят рекорды по добыче угля. Мы их, пожалуй, и увидим. Но не факт, что они принесут столько радости, сколько эта комедия.

– А артисты-трактористы? – спросил Шмидт.

– Что трактористы? Самодеятельность у нас хорошая. В каждом коллективе есть. В колхозах, на фабриках, заводах, школах, вузах – пой и пляши, если есть способности и желание. Место для репетиций, инструменты, костюмы – обеспечит предприятие. Ещё народные театры есть. Шекспира ставят, Островского, Шиллера…

– Положим, Михаил, это в вас говорит патриотизм. Ну, какая «самодьеятельность»? То есть она, наверное, есть, для «покхазьюхи», но реально… Вот в вашем университете она существует? – начал провоцировать меня Мюллер.

А я и не прочь провоцироваться. А то что-то стало кисло в круизе. Кисло и скучно.

– В нашем университете (я не стал говорить, что учусь в обычном институте, лишние подробности ни к чему), в нашем университете она очень даже существует, самодеятельность.

– Мы, конечно, верим вам на слово, но…

– Никаких но, я это могу доказать.

– Как же? Покажете фотографию?

– Покажу… Покажу номер самодеятельности. То есть мог бы показать, только зачем?

– Ну… Я постараюсь сделать это представление незабываемым, сказал Мюллер из Оснабрюка.

– Вот как?

– Вот так. Подождите пять минут, я вернусь, – и он убежал.

Мы продолжали сидеть в шезлонгах. Мы – это наш стол. Плюс Катя и тётя Марта. Видно, она и в самом деле была важной персоной, тётя Марта: и Шмидты, и Брауны обращались с ней подчеркнуто почтительно.

Ну да, Катя явно охотилась за мной. Настойчиво и даже агрессивно. Или мне так кажется? Просто я не только первый парень на деревне, я единственный парень – среди туристов. Весь стройный и местами красивый, при бабочке, с японским зонтом. Есть, конечно, молодые парни среди команды, но, может, она считает, что команда – это фи? Или просто – команда по-немецки знает только хенде хох? А я говорю хоть и как диктор, но знаю и Маннов, и Ремарка, и даже Гессе. И могу угостить в баре шампанским, подумаешь, восемь марок за бокал, три рубля чеками категории D. Не расход.

Солнце уже закатилось, но ночной загар – это ночной загар. Обещанный антициклон пришел из Средней Азии и принёс тепло. Днем даже жарко, и, действительно, можно загорать.