Перейти море. Лёка (сборник)

Спустя несколько секунд Лёка поняла, почему смерть от удушья считается одной из самых тяжелых – ей было очень, очень больно. Разрывались легкие, разрывалось раздираемое веревкой горло. Она лихорадочно пыталась вдохнуть, но не могла. То есть воздух в легкие проникал, но совсем немного, капельку. И жизнь – не жизнь, и смерть – не смерть. Обе руки Лёки были свободны, и она вцепилась ими в веревку на шее, но сил на то, чтобы высвободиться из петли, у нее не было. Она отчаянно дергалась, хрипела. Сердце вырывалось из груди, отчаянно тошнило, слезы лились из глаз, сопли из носа, холодный пот выступил по всему телу. Краем сознания она поняла, что обмочилась и даже обгадилась, но это совершенно не тронуло ее. Глаза с каждой секундой болели все больше и больше – Лёке показалось, что они сейчас вылетят из глазниц.

Минуту назад она даже не представляла, что человеку может быть настолько плохо.

Между тем, мужички подбежали к ней. Их было двое – один старик, а другой – совсем юноша, хотя и с лицом, обезображенным частым употреблением спиртного.

Молодой подбежал первым, но делать ничего не стал, а остановился, оторопело глядя на дергающуюся в петле Лёку.

– Петька, ты чего стал? – прохрипел старик. – Поддерживай ее снизу, а то петля затянется, и все, капут!

– Как поддерживать-то? – не понял молодой.

– Вот так!

Старик подбежал к Лёке. Ее ноги болтались в воздухе, колени были на высоте лица старика. Он подхватил Лёку за ноги и попытался приподнять ее вверх – чтобы вес ее тела приходился не на шею в петле, а на его руки.

Лёка в панике ничего не замечала и не понимала. Она крутилась, дрыгала ногами, лягалась… У старика никак не получалось хорошо ее придержать – ее ноги то и дело вырывались из ее рук. Предостерегающе потрескивала ветка, державшая Лёку за рубашку. Момент, когда эта ветка сломается, должен был стать последним моментом Лёкиной жизни.

– Ты чего стоишь?! – крикнул старик юноше. – Лезь на дерево!

– Зачем?! – не понял тот.

– Веревку перережь, дурак! Она же задохнется сейчас!

На этот раз юноша понял, и быстро стал карабкаться вверх по дереву. Залезать на верхушку он не стал – как только он оказался выше головы Лёки, сразу достал из кармана перочинный нож. Достать веревку было легко – стоило только протянуть руку.

Юноша принялся перерезать веревку. Это оказалось делом не простым – натянутая как струна веревка никак не хотела поддаваться тупому ножу.

Наконец раздался треск, веревка оборвалась и Лёка рухнула вниз прямо на старика.

Они упали оба. Юноша продолжал сидеть на дереве.

– Петька – слазь! – прокричал снизу старик. – Вот бестолочь! Петлю срежь у нее с шеи!

Действительно – Лёка была на земле, но ей не стало легче. Петя врезалась в кожу, и все еще продолжала сдавливать ей горло.

Молодой Петька спрыгнул из дерева, подбежал к Лёке, и резанул ножом по узлу, топорщащимся у нее за шеей.

Петля распалась, остатки веревки упали на землю.

И тут же Лёку стало рвать. Она лежала на боку, одновременно плача, кашляя и извергая наружу дурно пахнущую желтую жижу.

– Ты чего стоишь, Петька? – недовольно прикрикнул старик. – Беги за водой! Не видишь – ей попить надо!

– Так в чем же я ее принесу, воду? – не понял Петька. – У нас ни стакана, ни бутылки нет!

– Бутылок в урне – море! – отрезал старик. – А урны – там! Возьми какая почище! А воду на автовокзале в сортире наберешь!

Петька потоптался немного, с ужасом глядя на блюющую Лёку, потом пошел по направлению к автовокзалу.

Он вернулся минут через пятнадцать. Лёка уже не блевала, и даже не лежала – она сидела, поджав колени к груди и обхватив их белыми, бескровными руками. Ее все еще продолжало трясти.

Старик сидел рядом и ласково увещевал ее.

– Ну что ж ты, дочка! – говорил он. – Разве ж так можно?! Зачем же ты это затеяла?

Лёка громко всхлипнула.

– Я… Я не хочу жить! Я ребенка своего убила! – прохрипела она. – Я пьяная была и оставила его на улице. А он замерз. Он ведь совсем ма-а-аленький!

Последние звуки заглушили рыдания, которые тут же перешли в лающий кашель. Лёка схватилась рукой за горло, на котором был отчетливо виден сине-багровый след от веревки.

– Петька, чего стоишь! Воды дай ей! – приказал старик.

Петька отдал Лёке воду, а сам отошел подальше, чтобы не слышать отвратительного запаха, который шел от спасенной им девушки.

– Ребеночек замерз? – сказал старик, глядя, как Лёка пьет воду. – Это страшно, дочка, но в петлю все равно не надо! Грех твой тяжел, но Бог милостив, Он все простить может! Он и тебя простит.

– Я не хочу! – оторвавшись от бутылки, прохрипела Лёка. – Я не хочу, чтобы меня прощали! Я… Я хочу, чтобы Он меня наказал! Я умереть хочу! Я хуже всех. Я Данечку своего убила-а!..

Тут она опять зарыдала, и неожиданно вырвала всю воду, которую только что выпила.

– Глупости, – сказал старик. – Это горе в тебе говорит, дочка! Как успокоишься – поймешь!

– Я… Я не успокоюсь, – прохрипела Лёка и вновь припала к бутылке с водой. – Я потом – опять!.. – она кивнула головой в сторону дерева.

Старик только покачал головой.