Переизбранное

Поэтому он заторопился, и в тот же миг двор, тишину, дыхание мирового снегопада спугнуло вдруг выразительным собачьим лаем и неописуемо утробным скрежетом, с которым либо внутренне возбужденные, либо крайне потрясенные ужасами обстоятельств наружной жизни кошки наизнанку выворачивают перед всем миром свое в высшей степени мистическое нутро.

К какофонии этой подмешаны были не менее зверские выкрики людей, вступивших с братьями нашими меньшими в какое-то соревнование, причем не на жизнь, а на смерть.

Гелий не мог не отвлечься от своей смертельной тоски, потому что зрелище живых существ, стоящих вроде бы на разных ступенях развития и занимающих в обществе совершенно несравнимые положения, но на равных бросившихся отбивать друг у друга вышвырнутые НН вслед ему яства, – бесподобное это зрелище изумило его, вновь утвердило в скепсисе особого рода и придало еще пущей решимости немедленно порвать с поганой действительностью ко всем чертям.

Мимо него молнией пронесся бездомный пегий пойнтер с изумительно вылепленной, еще не окончательно опустившейся фигурой. В пасти этого голодного охотника мертвой хваткой зажата была почти целая палка украинской из кремлевского спеццеха мясокомбината. Счастье удачи и надежда на продолжение жизни сверкали в его глазах.

За ним несся босиком и в одних подштанниках седовласый обыватель, внешне смахивающий на Кравчука, с которым Гелий неоднократно обмозговывал каверзные удары по обеим церковным ветвям Украины. Выражение лица обывателя, искаженного гримасой несогласия с роком и удивления перед новым фокусом социального хаоса, могло вызвать в душе чувствительного человека сострадание и брезгливое презрение – одновременно. Он быстро-быстро повторял на помеси какого-то чешского с японским: «Нупадла-нусука-нусука-нупадла-нусука!»

Видимо, изнемогая от зверской досады, он вынужден был смириться с разницей своей скорости и «нупадлосучьей». Отстав от пойнтера, он начал с яростью выдергивать из ограды детского скверика штакетину.

Другому обывателю удалось все же – на глазах у Гелия – вырвать из зубов старой, облысевшей с одного бока овчарки что-то явно поросячье. Но овчарка, не желая, видимо, расставаться навек с неслыханно дивным кусом, только что побывавшим в пасти, пришла в совершеннейшее бешенство. Она завалила человека в снег передними лапами. В оскале ее пасти и в хрипе горловом такая была жутковатая и решительная ярость, что упавший ужасно взвыл, призывая на помощь себе подобных. Должно быть, он ослаб от страха. Овчарка выдрала у него из рук поросятину, но тут ее огрел штакетиной по хребтине тип, зевнувший украинскую.

К счастью для пса, дрына только скользнула вдоль тощих его ребер, и он понесся прочь, даже не взвизгнув, поскольку по-деловому занятой его пасти было в тот миг не до праведного огрызания.

Правда, от несчастного поросенка, попавшего в эдакую вот адскую посмертную переделку, отвалилась вдруг порядочная кусина. Ее с ходу прибрал к рукам босой тип в подштанниках. Тот, который проиграл состязание пегому пойнтеру.

Вскочивший со снега обыватель начал выяснять с ним отношения, употребляя разные интеллигентные выражения типа «в такой пограничной ситуации может натрясти в штаны даже Штирлиц».

Босые подштанники презрительно отошли от него, зажав нос свободными пальцами. Гелий растерянно прикидывал, куда это мог подеваться из поросенка весь бесовской фарш, но ничего разумного, как, впрочем, и сверхъестественного, в голову ему не приходило.

А в стороне человек семь жильцов ногами расшвыривали в стороны собак и кошек, действовавших, как понял Гелий, сообща. Поле битвы явно осталось за животным миром, за нашими, с душевным сочувствием и болельщицкой страстью отметил он про себя.

Не было буквально ни одной кошки и ни одной собаки, которые не уволокли бы со двора съестного какого-либо трофея. Даже у тощего котенка, общая жалкость которого достигла совсем уже невыносимого для сердца апофеоза, торчала в зубках у кисаньки золотая рыбка-шпротинка.

Сколько Гелий ни приглядывался, ничего зеленоплазменного и грязненького на глазах его ни разу не возникло.

Смущенные всем происшедшим обыватели сблизились вдруг, мгновенно преобразовались в митинг и порешили организовать последний ленинский субботник, чтобы единодушно и с топорами в руках пленить всех этих одичавших сволочей непредвиденной перестройки.

На душе у Гелия снова стало вдруг тоскливо после временного забытья. Он понял, что замечен жильцами, и быстро направился через арку на улицу. Но никто его и не думал преследовать. Вдруг завыла вокруг и закрутила снежные вихри метель.

Во дворе ее круговерть была особенно жутковатой. Ветер выл сразу во всех, вместе взятых, водосточных трубах, звенел стеклами окон, бренчал списками жильцов, срывал дурацкие людские объявления, хлопал дверями, с садистическим каким-то наслаждением вырывая из косяков окончательно бесхозные дверные петли, и гнал Гелию вслед беспризорный ящик из-под импортной водки «Попов».