Перехитрить Набокова

Он проснулся среди ночи, повернулся на бок и увидел жену свою, лежавшую с ним рядом. Он крикнул ужасно, всем животом. ("Возвращение Чорба", 1925)

Далее следует несусветная трагифарсовая сцена, в которой спасающаяся бегством проститутка сталкивается в дверях с родителями жены Чорба, ничего не подозревающими о смерти дочери и пришедшими увидеться с ней. Фокусник Шок, музыкант Бахман, Чорб - первые в длинной галерее набоковских "неудачников". И если уж говорить о едином метасюжете произведений Набокова, то им является отнюдь не драма утраты и ее последствия (как естественно было бы предположить, если согласиться с мнением о том, что главным источником вдохновения для Набокова была память об утраченной России), а творческая неудача. Лужин кончает жизнь самоубийством, не справившись с миром шахматного наваждения, который сам же вокруг себя и создал ("Защита Лужина"). Изобретатель конструирует движущиеся манекены, плавные движения которых идеально имитируют человеческую пластику, но в итоге не может поддержать в них иллюзию жизни ("Король, дама, валет"). Магда мечтает о карьере кинозвезды, но ее первое появление на экране заканчивается полным провалом ("Камера обскура"). Герман задумывает идеальное преступление и обряжает простолюдина Феликса собственным двойником, но сходство оказывается мнимым, существующим лишь на территории германовского безумия ("Отчаяние"). Цинциннат и Чернышевский, эти двойники с разными знаками, равные друг другу "по модулю", пишут в тюрьме, перед лицом смерти, книгу своей жизни, но не могут совладать с непослушными словами ("Приглашение на казнь", "Дар"). Мечта Гумберта об эротическом рае в обществе Лолиты сбывается - но лишь на то недолгое время, пока Лолита не повзрослеет, а болезненное чувство любви и раскаяния не поставит под сомнение успех его гедонистического проекта ("Лолита"). Чарльз Кинбот лелеет воспоминания о Зембле, но поэт, которому он вверяет свое прошлое, упоминает его родину лишь в одной строчке своей поэмы ("Бледный огонь"). И наконец, писатель Вадим Вадимович так и не может вспомнить, тенью какого писателя он является ("Взгляни на арлекинов!").

Все эти персонажи, даже если профессия их не имеет ничего общего с искусством, изображаются Набоковым как творцы, которым по той или иной причине не удается (вос)создать подлинную реальность - будь то в искусстве или в жизни. Их замыслы, мечты и наваждения чреваты скрытым изъяном, который рано или поздно приводит к неудаче. Чаще всего - не без участия коварного двойника (Валентинов в "Защите Лужина", Горн в "Камере обскуре", Барбашин из пьесы "Событие", Куильти в "Лолите"...). Чрезвычайно важно, что от произведения к произведению причины этой неудачи могут казаться диаметрально противоположными. Иногда фатальная ошибка персонажа заключается в рабском подражании реальности и недостатке воображения (изобретатель из "Короля, дамы, валета", писатель Зегелькранц из "Камеры обскуры", Чернышевский из четвертой главы "Дара", художник Трощейкин из "События"). Иногда эта ошибка - в попытке без остатка раствориться в мире вымысла и забвении реальности, которая впоследствии жестоко мстит герою (Гумберт Гумберт, Чарльз Кинбот, Сальватор Вальс из пьесы "Изобретение Вальса").

Вся эта галерея неудачливых творцов порождена сильнейшим ощущением творческой несостоятельности, которое преследовало Набокова в самом начале его карьеры. Под творческой несостоятельностью я имею в виду не просто технически плохое качество его ранних стихов и рассказов, но и осознание бессилия искусства перед лицом времени и смерти. В начале 20-х годов в Берлине Набоков сталкивается с невозможностью воссоздать в воображении утраченную Россию, а также на опыте познает необратимость смерти, когда от рук террористов гибнет его отец. Но боль потери для Набокова - это отнюдь не обычная ностальгия. В авторецензии на книгу мемуаров "Убедительное доказательство" он пишет о себе в третьем лице: "В каком-то смысле Набоков прошел через все уныние и упоение ностальгии задолго до того, как революция разобрала декорации его юных лет". Чувствительнее всех прочих потерь для него - не утрата родины или миллионного состояния, а опыт ускользания реальности, которая вытекает из мира, как молоко из прохудившегося пакета. Именно этот опыт, по-видимому, данный ему очень рано, ляжет в основу его писательских усилий. Сквозь призму этого опыта даже чувство тоски по родине принимает у Набокова специфическую окраску. Боль потери для него - это, прежде всего, боль от невозможности почувствовать боль, сделать потерю "своей", настоящей, избавиться от самоощущения бесплотного призрака, бесцельно бродящего среди размалеванных декораций. Самое страшное для Набокова и его героев - когда выясняется, что терять-то, в сущности, нечего: реальность ускользнула сквозь пальцы задолго до того, как стать недоступной из-за внешних обстоятельств. В "Событии" Люба в разговоре о погибшем сыне скажет Трощейкину: "Бог тебя знает, может быть, тебе и нечего забывать".