Перехламок

— Меня похитили падалюги и спасло Проклятье, — я сделал жест в их сторону. — Откройте ворота.

Повисла долгая пауза. Я спросил себя, кто там за прожекторами. Наверняка ведь уже не Стальноголовые? Пожалуйста, только не Стальноголовые.

— Здорово, маленький любитель падалюг! — крикнул с укреплений хриплый голос.

Дерьмо.

— Кого вы там подобрали, бабы? Это ваша домашняя зверушка? Вынюхивает для вас отбросы, да?

С парапета послышались взрывы гогота. Я постарался говорить ровным голосом.

— Я — фонарщик Перехламка, кто бы вы там ни были. Не знаю, объяснял ли вам кто, что это значит, но должны были объяснить. Я напрямую подчиняюсь отцам города.

При этих словах кто-то усмехнулся, и тревога снова постучалась мне в ребра.

— Я вернулся после того, как на меня напали. У этих женщин вода на продажу, и у вас головы заржавели, если вы думаете, что отцы не захотят ее покупать. Открывайте ваши плевучие ворота сейчас же.

Сначала реакции не последовало. Потом, после паузы, как раз достаточно долгой, чтобы подчеркнуть, что они ради нас торопиться не будут, лязгнула и отворилась маленькая дверь, встроенная в основные ворота. Наружу расслабленной походкой вышло четверо Стальноголовых, каждого из которых подсвечивал прожектор, будто они были на сцене в одном из дорогих притонов Циклоповой площади. На их головах ярко сияли татуировки из металлических чернил, точно так же, как шипы на наручах и ошейниках и блики, слетающие с наполированных сапог. За спинами у них были пристегнуты топоры и тесаки, а в больших руках они сжимали толстоствольные стабберы, какие постоянно изрыгают фабрики дома Голиаф. Всем прочим для стрельбы из такого оружия практически необходима подставка.

Сафина и ее люди стояли в позах, одновременно тщательно просчитанных и абсолютно непринужденных. Об этом говорили углы бедер, плеч и голов, и то, как руки лежали на оружии, или как пальцы поглаживали рукоятки пушек и клинков, как ни на что не намекающее движение чисто случайно переносило вес тела на обе ноги, чтобы можно было мгновенно сорваться с места. Любой, кто видел, как две банды оценивают друг друга в городе или на любой другой нейтральной территории, знает об этих танцах, демонстративности и браваде. Я это часто видал.

Стальноголовые и Проклятье. Голиаф и Эшер. Угодить между ними — что может быть лучше. Некоторым бандам удается оставить багаж своего дома позади, когда они покидают Город-улей, но эта парочка? По сравнению с их взаимной ненавистью даже вражда Орлоков и Делакью выглядит ссорой юнцов. Голиаф и Эшер. Пожалуйста, кто-нибудь, верните меня в крысиную нору.

Делегации Стальноголовых было неприемлемо смотреть снизу вверх на Сафину — это бы подпортило их образ — поэтому они перевели взгляд на женщин на земле. В доме Голиаф выращивают больших мужиков — они любят этим хвастаться — и трое из четверых были достаточно крупными, чтобы смотреть сверху на любую из женщин Проклятья, которая встала бы рядом. Я наблюдал, как по мере осознания этого факта ухмылки расползаются по их лицам.

— Водяная дань, — сказал самый высокий после еще одно просчитанной паузы. — На все, что вы везете. Платится с каждой головы. Доля воды, и вы внутри. Покажите, что у вас есть, и мы проинформируем вас о точном размере платы.

Двое других захихикали. Четвертый, гораздо моложе, с гладкой кожей, свежими татуировками и всеми зубами в наличии, только переступил с ноги на ногу и уставился вперед.

— Какова дань для каждой из нас, в таком случае? — спросила Сафина с верха повозки. Ее поза не изменилась, одна рука небрежно лежала на рукояти плазменного пистолета. Голос звучал ровно.

— Это мы посмотрим, — незамедлительно сказал главный Стальноголовый. — Дань определяется на усмотрение соответственно назначенного представителя, который, эм, представляет городскую стражу Перехламка.

На слове «усмотрение» снова раздались смешки. Краем глаза я увидел, что Сафина метнула на меня взгляд. Я не мог сказать, какую мысль она в него вкладывала, но подумал, что это могло быть что-то вроде «ну спасибо тебе за предупреждение». Потом она снова уставилась на Стальноголовых. Напряжение в воздухе шипело, как жирное мясо на жаровнях Греймплаца.

— Гляньте на воду!

Юнец, видимо, заговорил без очереди, потому что даже люди рядом с ним немного подскочили. Я от неожиданности чуть не потерял равновесие. Рука заныла от желания схватиться за пистолет, хоть я и знал, что ячейка пустая.

— Грюэтт! Ты погляди на эти повозки! Там бочки и бочки!

Глаза Грюэтта вспыхнули. Он облизнул губы, и блеснул металл: пирсинг, или металлические зубы, или и то и другое. Вокруг меня завертелись головы — Проклятье ждало от Сафины сигнала действовать. Она повела пальцами в стороны. Не сейчас.

— Для такого большого количества водяная дань может быть довольно высокой, — сказал Грюэтт раскатистым, насмешливо-задумчивым голосом. — Везете это в Перехламок, да? Большая ценность. Что до моего усмотрения, то, думаю, за это положена довольно-таки крупная дань.

Он расхаживал вдоль каравана с другой стороны, где я его не видел.