Переход

— Разумеется, не увидят. Мне просто приятно это делать, — ответил Джон Мадбери и умолк, пораженный собственными словами.

— Мне кажется… — шепнула вдруг Милли, обводя комнату пристальным взглядом.

— И что же тебе кажется? — резко спросила мать. — Вечно ты что-то выдумываешь.

— Мне кажется, — мечтательно повторила девочка, — что папа уже здесь. — И, помедлив, продолжала со свойственной детям убежденностью: — Конечно, он здесь. Я чувствую.

Раздался громкий смех. Смеялся сэр Джеймс Эпифани. Все остальные тоже обернулись, расплывшись в улыбках. Но мать, ссадив девочку с колен, вдруг вскочила. Ее лицо побелело как мел. Она протянула руки, ловя воздух перед собой. Тело ее сотрясала дрожь, в глазах застыла боль, дыхание прерывалось.

— Смотрите же, — повторил Джон, — вот подарки.

Но слова не облекались в звук. И одновременно с ледяной болью, пронзившей сердце, он вспомнил, что и Палмер, и сэр Джеймс несколько лет назад… умерли.

— Я люблю тебя, Джинни! — вскричат он тогда. — Вот она — магия! Я люблю тебя и всегда был верен тебе… всегда! Мы нужны друг другу. О, неужели ты не понимаешь?! Мы вместе — ты и я — во веки веков!

— Говорите мысленно, — прервал его мягкий вежливый голос. — Не стоит кричать. Они не слышат вас. Не могут… Пока.

Обернувшись, Джон Мадбери увидел Эверарда Минтерна, председателя правления банка. Минтерн утонул в прошлом году на «Титанике».

Он выронил свертки. Сердце его забилось.

Вгляделся в лицо жены. Она смотрела сквозь него. Но девочка смотрела прямо ему в глаза. Она видела.

Потом он понял, что слышит звон — где-то далеко-далеко. Что-то звенело внизу — внутри него, — словно он сам звенел, как колокольчик. Это и оказался колокольчик.

Милли присела на корточки и стала собирать с полу пакеты. Лицо ее сияло счастьем.

Но тут в гостиную вошел человек с нелепо серьезным лицом, с карандашом и блокнотом. На нем была темно-синяя каска. Следом за ним цепочкой вошли другие. Они что-то несли… Мадбери не мог разглядеть, что именно. Когда он протиснулся сквозь толпу, перед ним, как в тумане, возникли пара глаз, нос, подбородок, глубокая багровая рана и сложенные поверх пальто руки. Потом все это заслонило нечто, имеющее очертания женской фигуры, и он услышал отдаленные звуки детского плача, потом знакомые смеющиеся голоса — смеющиеся весело и беззаботно.

— Скоро они соединятся с нами. Разлука будет недолгой.

Он обернулся с великой радостью в сердце и понял, что эти слова принадлежали сэру Джеймсу, который стоял, положив руку на плечо Палмера естественным и все же несколько неожиданным жестом, исполненным светлой любви и искренней дружбы.

— Идем, — сказал Палмер, улыбаясь лучезарной улыбкой человека, примкнувшего к некоему мировому братству. — Давайте им поможем. Они, конечно, не поймут, но попробовать всегда можно.

И толпа устремилась ввысь со смехом и шутками. Наконец-то настал миг истинной жизни — жизни души. Всюду царили блаженство, радость и мир.

Тут только Джон Мадбери понял — понял, что мертв.