Переход

— Да, насчет жрать, раз уж вы напомнили, то скажу пока снова не забыл: в земле у нас не только металл разный валяется. Мне, было дело, немец один интересный попался, геолог из Магдебурга. Он сказал, что километрах в десяти к северо-востоку от Старобина на глубине метров четыреста лежит огромный пласт соли.

— Очень интересно!

— Но соль не поваренная, а сильвинит, то есть хлористый калий. Калийное удобрение, проще говоря.

— А немец этот откуда…

— Я же сказал: геолог из Магдебурга, а там у немцев как раз огромное месторождения калия. Только немец говорил, что у нас оно куда как больше немецкого, и если там шахту отрыть, то урожаи на четверть сразу в Белоруссии вырастут. И не только в Белоруссии.

— А откуда немец…

— Я не успел его поподробнее расспросить, почему-то после моих на них воздействий они слишком быстро помирали. Пуля — она, знаете ли, пользы организму не приносит.

— И ты в это веришь?

— Сколько времени нужно чтобы скважина на четыреста метров пробурить?

— Не знаю…

— И я не знаю. Но разница между мной и вами заключается в том, что я этого и не узнаю никогда, и уж тем более скважину не пробурю. А вы можете нужных людей найти, приказать эту скважину пробурить…

— А средств на такое бурение…

— Ну это точно не ко мне вопрос.

— Ладно, с тобой все ясно. Но если ты не наврал… Тебе точно квартира в Витебске не нужна?

Заниматься комсомольской работой — то есть «влезать в политику» — в планы Алексея ну никак не входило. Да и просто притупить делу, ради которого он, собственно, и отправился в путешествие «во времена до», пока не получалось. Единственное, что его хоть немного успокаивало, так это то, что вышло хоть немного помочь стране в деле обеспечения людей продуктами: все же он не помнил, чтобы в сорок пятом народ носы ворочал от какой-нибудь не особо вкусной еды — а тут в одном районе удалось собрать очень большой урожай «главного ископаемого Белоруссии». Ведь обезлюдившие колхозы не то что урожай вырастить — они и поля распахать не могли, а уж говорить о том, чтобы эти поля еще и удобрить… Но если есть хоть плохонькие, но трактора, то с их помощью и поля вспахать было нетрудно, и — именно с такими, весьма убогонькими, но «узкоспециализированными» машинами — дважды за сезон картошку окучить. А это, как парень прекрасно помнил на примере собственной дачи, урожай картошки как бы не удваивало. Ну а картофелеуборочные машины позволяли ее потом ее собрать быстро и почти без потерь. И что Алексея больше всего удивляло, так это то, что такие машины в России еще до революции изобрели, но почему-то никто их после этой революции даже делать не собирался.

Однако люди не одной картошкой живы, им еще всякого другого подавай: хлеба, мяса, овощей и фруктов всяких. Но с разносолами дела обстояли не то чтобы плохо — их, можно сказать, и вовсе не было. Карточную систему никто отменять не собирался, а на рынке цены были хотя и пониже, чем в сорок третьем, но все равно весьма кусачими. А как с этим бороться, Алексей даже примерно не представлял. То есть представлял, но «в масштабах всей страны», в а эти «масштабы» он вообще лезть не собирался. Хватит, один раз проявил излишнюю инициативу — и его буквально чудом не загребли в «комсомольские работники».

То есть ему было ясно, что эта работа нужна и общественно полезна (ну, до тех пор, пока Хрущев не сделал всю верхушку страны «неприкасаемой»), но ведь он на самом деле не представлял, как руководить огромными массами людей! Да и планы у него были совсем другими — и только сейчас, отказавшись от предложения Пантелеймона Кондратьевича о переходе на «комсомольскую работу», Алексей впервые подумал, что и планов-то у него как таковых не было. То есть был план, но какой-то ограниченный и… тупой: поступить в мединститут, выучиться на врача (желательно учиться при этом на тройки, чтобы не распределиться в столичные учреждения), поступить на работу участковым в районную больницу, в нужное время сделать один-единственный укол маленькой девочке… и всё. О дальнейшем своем существовании он никогда раньше и не задумывался.

Когда он узнал про простое (относительно простое) лекарство от болезни, убившей Галю, Алексей на это вообще почти никак не отреагировал. Разве что пожалел, что лекарство раньше не изобрели. Но спустя полгода он, все глубже вникая в записки Елены, узнал, что чисто теоретически человек может «перейти» в своей реальности во время до собственного рождения. И при этом из этой своей реальности не исчезнуть, а появиться в уже новой реальности, которая ответвится от «старой» в момент его перехода. И мысль о том, что хотя бы так он сможет отблагодарить девушку, которая его, собственно и подвигнула на получение и новой профессии, и любимой семьи, заставила его заняться изучением фармакопеи. Исключительно впрок, ведь по записям испанской физички было совершенно непонятно, как такой переход можно осуществить.