Переход

Трифоныч дернул за рычаг, и тот легко открылся.

Спустился вниз и чиркнул спичкой из припасенного коробка. Осмотрелся.

Места для одеяла оказалось достаточно. Тросы, управляющие рулями, тянулись под самым потолком. Свояк сказал, что в румпельной всегда сухо, если капитан с головой. Так и оказалось.

Как расположился, вспомнил: надо задраиться. Подергал изнутри рычаг и закрылся.

Устроившись, Трифоныч не удержался и справил новоселье, а потом заснул беспокойным сном. В нем наш лазутчик выполнял какое-то ответственное задание, а потом его награждал забавным орденом размером с блюдце усатый генерал с огромными зелеными звездами на погонах…

«Тьфу ты!» – плевался старик утром, потирая бока от впившихся в них рычагов румпельной.

Во рту стояла гадость от принятого накануне спиртного: такое ощущение, что с вечера его кормили одним красным перцем. Горело так, будто засыпа́ли его щедрыми пригоршнями прямо в глотку. Сильно хотелось в туалет.

Полная неустроенность привела Трифоныча в упадническое настроение, и решение о сдаче в плен показалось единственно правильным.

«Не убьют же, – подумал он, – а может, и поверят, что случайно внутрь попал. Румпельную, конечно, осмотрят, а там одеяло… Нет, не годится план!»

В сердцах он перевернулся на бок и снова уткнулся в какой-то рычаг.

«Да что это? – сунул он руку под одеяло и вытащил пустую бутылку. – Ага, вот и туалет», – сообразил Трифоныч.

Жизнь налаживалась. Трехлитровая банка молока, стоящая на полу, настраивала на веселый лад: от жажды не помрешь.

Так, в ожидании и перерывах на короткий сон-забытье, прошло время.

Неожиданно изменился звук судового двигателя, и вместо равномерного гудения появился странный клекот. Походило на маневрирование судна.

Гудело недолго, а потом началась беготня на палубе. Судя по голосам, спускали шлюпку. Грохотал мат старшего, Ивана. Что-то кричал ночной постоялец Мишка.

Неожиданно Трифоныч услышал до боли знакомый голос шаманки.

«Адыга? Ей-то что надо? – ревниво задумался старик. – Тоже небось за золотцем подалась, а с виду такая бессребреница…»

Лодка уже делала второй рейс.

«А я-то как поеду? – мелькнула неожиданно трезвая мысль. – Они швартоваться здесь, похоже, не собираются. Разгрузятся сейчас – и привет?»

Как будто в подтверждение его мыслей, старший скомандовал:

– Давайте в «отстой» на Шарталае[45]! Сеанс связи по спутнику каждый день в двадцать часов. Если не выходим, ждешь неделю и поднимаешь шум. Контрольное время – семь суток, начиная с двенадцати сегодня! Понял?

– Ясно! – ответил матрос. – В двадцать ноль-ноль связь и шум через неделю.

– Давайте! С Богом!

Лодочный мотор загудел, и звук начал постепенно отдаляться.

Движок «ярославца» снова заговорил на разные голоса. Тросы над головой Трифоныча пришли в движение, и он понял: его предприятие накрывается медным тазом.

Выть хотелось! К тому же организм начинал «бунтовать» после молока.

Глава двадцать седьмая На Рытом

Высадка на мысе, шаманские дела и поимка «диверсанта»

Рытый встретил путешественников небольшой волной и ярким полуденным солнцем.

«Плюшка» мыса, глубоко выдающаяся на большую воду, по-прежнему напоминала Мишке формами и окраской нечто съедобное. Однако после шаманских историй пробовать на зуб такое изделие совсем не хотелось. Как бы тут самому в чей-нибудь обед не превратиться!

На берег пошли в итальянской «резинке» «Zodiak» с транцем[46] и японским двигателем. Хорошая посудина, у отца Птахина такая же хранится в гараже. На рыбалке незаменима.

Сделали три ходки. Первой отвезли Адыгу с ее черным котлом, половиной туши барана и двумя охапками дров для жертвенного костра. Та сразу начала что-то шаманить на суше. То на одно колено встанет, то на другое. Руками круги разводит.

Мишку это сейчас не интересовало: он никак не мог проснуться.

Морская болезнь себя не проявила. Наверняка, шарахайся он чаще между западным и восточным берегами, глядишь, и привык бы плавать без тошноты.

Рассуждения прервал раздраженный Иван:

– Остаешься? Так я твою долю жратвы на берег уже отправил…

«Точно, – оценил Мишка. – Последний рейс».

Пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву, он не торопясь двинулся к борту.

На берегу разгорался костер и стоял казан черного цвета. Адыга кружилась рядом.

– Пошел! – скомандовал себе парень и полез через бортик.

Пароход уходил на «отстой».

Дядя Ваня раздавал последние инструкции. Напоследок он крикнул:

– Давайте! С Богом!

«Смотри, какой молодец! – радовался Мишка. – Хоть сейчас шаманить пойдет. Прямо как батя про Кубу рассказывал: христианство пополам с культом Вуду. Распятие кровью жертвенных курочек мажут. Бр-р-р-р…»

После отцовских историй уже не раз замечал: как приснится кровь из перерезанной куриной артерии, так жди гадости какой-нибудь наутро.

Мальчишка выскочил на берег, отошел подальше от шаманского действа и улегся на каремате.

Через час обряд закончился. На лицах всей компании читалось удовлетворение.

Мишка рассуждал про себя: «Пусть хоть во что-то верят – всё лучше атеизма. Спасибо Сафе, а я уж помолюсь как смогу».