В предрассветной тишине, когда лагерь затих, из тумана, словно призраки появились наемники. Снять задремавших часовых не составило большого труда. Расправившись с охранением, наемники словно тени скользили от одного шатра к другому и вскоре в живых остались лишь те, кто не смог доползти до постели, и уснули возле костров, или прямо за столами. Наемники отступили, и едва они растворились в темноте, из леса вылетел огненный рой. В лагере начался переполох. Люди, обезумив от страха, метались между языками пламени, пытаясь спастись, о никакой обороне не могло быть и речи. Крики людей, ржание взбесившихся лошадей, рев скотины в пылающем загоне, всё смешалось. Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался, затрубили боевые горны и под стук мечей об щиты из леса вышли основные силы. Первыми шли наемники, одетые в шкуры зверей, с разукрашенными лицами. Они тряся оружием, оглушали округу своими воплями раззадоривали себя и только окрики командиров удерживали их на месте. В след за ними выступила дружина Завальского. Воины Стаса, в отличи от наемников, держали строй, плечо к плечу, молча. Вновь зазвучал горн и наемки улюлюкая сорвались с места рванулись на врага. Заслон из десятка смельчаков, наемники снесли как горная лавина, и растеклись по лагерю, вырезая всех, кто попадался у них на пути. Пока наемники удовлетворяли свою жажду крови, дружина Завальского вошла в лагерь с северной стороны, как раз туда устремились остатки войска Ольшанского, спасаясь от мечей наемников, но их надежды были тщетны. Дружинники Завальского не собирались щадить никого и брали на копьё любого, даже тех кто падал на колени, прося пощады.
Когда взошло солнце из пришедших шести сотен, штурмовавших поместье, в живых осталось не больше двух десятков, и они вскоре позавидовали мертвым.
Завальский не особо жаловал своих, а чужих и подавно. Стас приказал всех пленных, включаю двух малолетних отпрысков Ольшанского и нескольких шлюх, оказавшихся в лагере врага, распять на столбах, вдоль дороги откуда пришёл агрессор.
- Думаешь, нас опять решили попробовать на зуб? - оторвавшись от воспоминаний, спросил Завальский.
- Похоже на это.
Стас откинулся на стул на спинку стула и сложив руки на груди, задумался.
- "Гаврила Околников? Нет, этот сидит в своих болотах и еле сводит концы с концами, не людей, ни оружия толкового. Нет не он," - Завальский отмел своего южного соседа. - "Иван Городько? У этого есть возможность, дружина хоть и не большая, но крепкая," - Стас потер подбородок. - "Нет, Ванька сейчас на ножах с Сулейманом".
Мусульманская община, осевшая на востоке, стала в последние время проявлять активность, заглядываться на своих соседей, у которых и земли по плодородней, да и реки судоходные. До Завальского доходили слухи, Сулейман, усилено ищет поддержки единоверцев, но слишком далеко его община ушла на запад. Единственные кто откликнулся на призывы Сулеймана, были крымские татары. Несколько десятков семей ушли из довольно тихого и спокойного Крыма, заразившиеся идей о создании западного халифата.
- "Нет, Ванька не станет мне палки в колёса вставлять, вот Сулейман, тот да, но Иван не пропустит его через свои земли. Кстати, надо будет Городько помочь, завтра же пошлю к нему человека. Тогда кто?"
- Собирайся, надо навестить ведунью, - после небольшой паузы произнес, произнес Стас.
- Варвара, ждет на улице.
- Даже так! - удивился Завальский, ведунья крайне редко покидала лес, в котором обосновалось.
- Варвара Петровна часа три как пришла.
- Так что молчал? - нахмурившись, спросил Стас.
- Варвара Петровна сказала, ещё не время.
- Варвара Петровна, Варвара Петров, ты кому служишь, мне, или Варваре Петровне, - с издёвкой спросил Завальский.
Влад издевку пропустил мимо ушей, стоял как ни в чём небывало.
- Ладно, сейчас выйду, - махнул рукой хозяин поместья, давая понять, что аудиенция закончена.
- Что несет нам день грядущий? - буркнул Стас, когда управляющий вышел, и тут его взгляд зацепился за рюмки, одиноко стоящие на столе.
- Так и не выпил, - устало произнес он и, подняв одну из рюмок, посмотрел сквозь неё на свечу. Многочисленные язычки пламени, отражаясь от граней хрусталя, заплясали перед глазами, играя всеми цветами радуги. Завальский улыбнулся.
- "Димка любил, вот так смотреть на пламя в камине," - промелькнула мысль.
От воспоминания о сыне заныло сердце, семь лет, семь лет прошло, как его единственный сын умер от лихорадки, в этой комнате, прямо у него на руках.
Завальский заскрипев зубами, былая боль вырвалась наружу и обожгла как тогда. Стас швырнул рюмку, та отскочив от стены осталась целой. Несколько раз, глубоко вздохнув, Завальский нагнулся и поднял рюмку.
Гнев, бессильная злоба только убивает, он с трудом выбрался тогда из этой ямы, потеряв почти всё, Завальский загнал всё свои чувства в самую дальнюю часть души, и только другая боль, физическая боль помогла ему не сойти с ума. Стас машинально дотронулся до бока, где осталось несколько шрамов от калёного железа.